Накануне они отправились со Светой в Москву, однако жили в разных концах столицы: она — у подруги, он — у Кормовищевых. Причём она, по странным обстоятельствам, не дала ему даже номера телефона своей подруги, предупредив: «Я сама тебе буду звонить!» — «Очень удобно!» — с бритвенной улыбкой заметила жена Кормовищева — Анна, и Шрамов опять сидел весь день в мемориальном красном кресле у жёлтого телефона с оплавленной трубкой, и ему чудилось, что он ждёт звонка Инессы.
Шрамов вспомнил, как условился со Светой встретиться в лесной баньке близ Червоточинска. Сначала приехал сюда электричкой сам: наколол дров, наносил из горной речки воды, протопил, дал выстояться, накрыл стол, а Света всё не приезжала и не приезжала. И, чтобы позвонить ей и узнать, не случилось ли чего недоброго, зашагал через лес и хлынувший ливень до ближайшего переговорного пункта. Идти нужно было в крутую гору, дул сильный ветер, и превратившийся из тонкой трости в чёрный, гудящий и трепещущий парус, верноподданный зонт, рассчитанный на двух человек, пробовал вывернуться наизнанку и вырваться из рук, и Шрамов держался за его бамбуковую, покрытую лаком рукоять изо всех сил, как держится за мачту не избежавший шторма корабль, и чувствовал: зонт волокёт его ввёрх, и он вынес Шрамова и поставил на землю аккурат у переговорного пункта.
— А Света уехала к подруге, — сообщила её мать и, когда он начал почему-то рассказывать ей про благодатное чудо огромного зонта, посоветовала:
— Напишите об этом стихи!
Вернувшись в Пермудск, он в своей баррикадной, заштопанной куртке в отсутствии Светиной матери комиссаром ворвался в квартиру своей невесты, приставил к её горлу заточенный о земной шар шпиль зонта, заставивший мучительницу безропотно опуститься на колени и отымел её на полу по-революционному — не раздеваясь. И — о чудо! — она впервые испытала оргазм, но для Шрамова это уже ровным счётом ничего не значило. Поправляя задранную юбку, его возлюбленная спросила не то обиженно, не то восхищённо: «Не снимая куртки?!»
И начала каяться, каяться и каяться! Призналась, что совсем запуталась, разрываясь между Шрамовым и тем самым женатым имяреком, которого он уже сдёргивал с постамента «железного Феликса» в 91-м, но который, выясняется, не утратил влияния на Свету — личную Россию Шрамова, а с неотвратимостью Каменного гостя является к ней с лужайки, где пасутся свергнутые памятники.
— Так вот кто, значит, твоя «подруга»?! — дошло до жениха в кожанке. — В последний раз спрашиваю: имя-фамилия? — приступил он к допросу прямо-таки с чекисткой риторикой.
Света всхлипнула и отчаянно замотала головой.
— Уж не Дадашев ли? — обуяла его внезапная догадка. И он про себя подумал: «Женат и не может бросить семью?.. Работают они со Светой вместе?.. И он, преследуя её, мстит мне?..» — пылала праведным безумием голова.
— Ну, если тебе хочется так считать, — ответила с фальцетом подсказанной усмешки ещё минуту назад безропотная Света, — пусть будет Дадашев…
…Шрамов перестал читать Рубцова и начал захлёбываться. В судорожно раскрытый рот плеснула болтанувшая волна. До берега оставалось метров сто, и он уже видел лежащее под чёрным зонтом на песке неподвижное Тело в пунцовом купальнике. Да жива ли она?..
Он стал грести с последними усилиями, насколько они возможны у человека, дважды покорившего Каму. Вот и дно… Вышел на берег, шатаясь, и тяжело дыша, обросший, пока плыл, песчинками, водорослями и мазутом, тем самым попутно постигший, почему у рыб — чешуя, а у рачков — панцирь. Света не шелохнулась. Веки её были безмятежны. Господи, да она спит?! И даже слегка похрапывает во сне, как будто кто-то спрятавшийся за брёвнами и дождавшийся, когда он променяет Свету на Каму, вальяжно выдвинулся из своего схрона и в открытую её удовлетворил. За брёвнами снова мелькнула вечная тень Дадашева…
Однако нет ничего страшнее, когда любимая женщина пёрнет во сне! Вот тогда вы можете спокойно забирать заявление из ЗАГСа, что, собственно, Шрамов и сделал за три дня до бракосочетания.
— Тебя Бог отвёл! — взвизгнет она в телефонную трубку, как выронившая добычу чайка, и только потом до него дойдёт смысл этих тормозящих слов, когда он узнает, что Света беременна, но не от него.
