Том
удивленно
поднял брови,
и тут до меня
дошло, что он
может и не
знать многих
вещей, обычных
для
волшебников.
— Это же
стихийная
магия! Она у
всех бывает в
детстве,
потом
проходит...
Я
запнулся и,
кажется,
покраснел,
вспомнив, что
у меня
выбросы
стихийной
магии прекратились
только в
восемь лет —
удручающе
поздно по
волшебным
меркам. Но
Том вроде бы
ничего не
заметил.
— То есть,
тебя,
конечно,
стыдят, если
что-то такое
случается,
говорят, что
это некрасиво
и большие
дети так не
делают — все
равно, что
штаны
намочить. Но,
в общем,
ничего в ней
страшного
нет, и никто
особенно не
обращает
внимания.
— Это
волшебники, а
маглы —
другое дело! —
Том досадливо
передернул
плечами. — Они
боятся
такого. Сразу
начинают
кричать, или
запирают
тебя в
карцер, или
пытаются
пичкать
лекарствами.
Они вообще
ненавидят
все, что
связано с
магией, понимаешь?
Я
кивнул. Об
этом-то я
слышал. Кто
же не знает, как
маглы в
старину
преследовали
волшебников.
А
Том был
вынужден
терпеть
такое
одиннадцать
лет... Хорошо
еще, что
маглам не
пришло в голову
сжечь его на
костре.
— Мне
очень жаль, —
сказал я
тихо.
Но
он только
пожал
плечами.
— Да ладно.
Я привык.
Потом, мне же
было не с чем сравнивать.
Я кроме
приюта в
жизни ничего
не видел. Даже
понятия не
имел, что
бывает
по-другому.
— А твои
родители...
Я
был готов
себе
надавать по
губам за то,
что задаю
такие
вопросы —
недопустимо,
неприлично
так лезть в
чужие дела! —
но уже не мог
остановиться.
— Они
давно умерли,
да? Ну, раз ты с
раннего детства
там жил...
— На самом
деле это не
совсем так, —
медленно ответил
Том, глядя
мне в глаза. —
То есть
мать-то и
вправду
умерла, когда
мне был всего
час или два
от роду. А вот
отец,
наверное,
жив, хотя я
ничего о нем
не знаю. Я
думаю, что он
бросил мать,
потому что
она была
маглой.
Я
кивнул. Это
было понятно
и логично. О
таких вещах
мне
приходилось
слышать —
правда, мельком,
потому что
мне не
разрешали
присутствовать
при
разговорах
на такие
темы. Но я знал,
что бывают
случаи, когда
кто-то из
приличной семьи
"связывается"
с маглой,
однако потом,
раскаявшись,
непременно
возвращается
в лоно семьи.
Для девушки
подобная
ситуация считалась
почему-то
более
опасной, и
речь шла о
некоем
"позоре" и о
том, что на
оступившейся
уже никто
никогда не
женится. В
случае же
мужчины на
приключение
такого рода
смотрели
более
снисходительно
— как на
пикантное
развлечение
на грани
фола, и
опасались только
загадочных
"неприятностей
от Министерства".
В
любом случае
никому и в
голову не приходило,
что связь с
маглом или
маглой может
продолжаться
долго — это же
извращение. Должно
быть, и отец
Тома когда-то
так же развлекся...
Мне при этой
мысли
полагалось
почувствовать
гадливость,
да и
родители,
думаю, не
были бы
счастливы,
узнав, с кем я вот
так запросто
общаюсь. Но
почему-то мне
было совсем
не противно,
а только
очень тоскливо,
как бывает,
когда болит
живот.
Том,
будто
прочитав мои
мысли,
соскочил с парты:
— Ладно,
хватит об
этом. Давай я
домою, а то
уже идти
пора.
Следующие
десять минут я
провел, глядя
в окно и
слушая, как
сзади хлюпает
вода и
царапает пол
щетка.
Странно было,
с чего Риддл
так
разоткровенничался.
Намного
позже я стал
понимать, что
не мне одному
он
рассказывал
о своем
детстве,
каждый раз
слегка меняя
варианты,
чтобы посмотреть,
откуда
пойдет — если
пойдет —
утечка…
Когда
с работой
было
покончено,
Том еще бесконечно
долго мыл
руки и
отчищал
одежду. Потом
мы выключили
граммофон, и
в наступившей
тишине стало
слышно, как у
Тома урчит в
животе. Мне и
самому
ужасно
хотелось есть,
но до ужина
рассчитывать
было не на
что. Порывшись
в сумке, я
нашел
одинокую
шоколадную
лягушку.
Прижал ее
покрепче к
разделочной
доске, чтобы
не
вырывалась, и
разрезал пополам
острым ножом
для
ингредиентов.
Протянул
половинку
Тому, тот
коротко
сказал:
— Спасибо.
Потом
взял свои
вещи и
мантию, и мы
вышли из класса.
Том запер
дверь и ушел,
не оглядываясь.
Ему
надо было еще
отнести ключ
Слагхорну, а я
отправился
прямиком на
следующий
урок. Розье
со мной не
разговаривал,
и пришлось потом
в спальне
слегка подраться
с ним, чтобы
он
успокоился.
