Жизнь — это тоже немножко игра. А значит, здесь можно остаться в выигрыше.
Коля успел залететь в кабинет за две минуты до начала занятия. Как никогда сосредоточенный отсидел матан, потом ещё две пары. Не смотря на большие перемены, желание бежать искать Костина он в себе разбудить так и не смог. Купленный в ларьке вместе с сигаретами маленький складной нож тоже никак этому не способствовал, хотя Коля возлагал на него определенные надежды. Но когда занятия закончились, дальше оттягивать момент встречи было уже никак нельзя. Вечером позвонит мама и обязательно спросит какую-нибудь ерунду вроде: «Не слишком много звёздочек?» И попробуй скажи, что тех звёзд на варежках семь, а не одиннадцать, например. Приедет лично всё выспрашивать. Ещё и с обидчиком пойдет разбираться. Коля представил, как мама будет посреди коридора института на потеху всем студентам вызнавать, куда Миша дел варежки и курочку, и решил, что лучше быть битым одним человеком, чем осмеянным всем институтом.
Все происходящее выглядело нелепым. Неказистым. Смешным в худшем значении этого слова. От этого осознания Николай злился все больше. Раздражение росло внутри словно снежный ком, быстро скатывающийся с большой горки. Зато оно придавало сил и смелости.
Социологический факультет располагался в конце правого крыла. Коля надеялся, что занятия здесь уже закончились, но нет, группки студентов сновали туда-сюда, кто-то о чем-то рассказывал седому преподавателю, застывшему с портфелем в руках посреди коридора, из одной аудитории разносился зычный женский голос, словесно распинавший какую-то Машу. Коля выбрал из ватаги самых непримечательных двух девчонок, стоявших у окна, и подошёл к ним.
— Привет! Слушайте, мне бы Михаила Костина отыскать, не видели?
— Костин? — наморщила лоб блондинка в зелёном платье. — Это с последнего курса? Высокий, темненький, всегда в черной рубашке ходит и смешном свитере с оленями?
— Это кардиган, — тихо поправила ее подружка.
— Да без разницы. Он, кажется, к Лихаревой пошел. По коридору направо, триста пятая аудитория. Его курс предварительно по дипломам отчитывается. Должен быть там.
— Спасибо! — сказал Николай, не чувствуя никакой благодарности, и зашагал в указанном направлении.
У триста пятой аудитории, перешептываясь, стояли несколько человек. У дальнего окна, уже напротив следующего кабинета, о чем-то разговаривали двое парней. В одном Коля, к своему удивлению, узнал значительно повзрослевшего Костина, другой, низкий, худой, верткий, был ему незнаком. Когда дверь открылась, женский голос выкрикнул:
— Симонов! — и собеседник Михаила встрепенулся, шагнул к толпе, стал протискиваться вперёд. Коля счёл, что лучшего момента подойти не найдется, и зашагал к старому недругу.
Ему показалось, что ребро тут же заныло. Вспомнились злые, налитые кровью глаза и плевок:
— Сученыш в выглаженной рубашке! Будешь знать, что языком мелешь!
И — боль. В тринадцать лет ему казалось, что это он весь пополам сломался, а не одно ребро.
Разум почти забыл тот инцидент, а вот тело помнило.
— Привет, Костин.
Натужно-непринужденный тон.
— Мать сказала, ты ей помог?
Михаил развернулся к собеседнику. Окинул его насмешливым взглядом.
— Кто к нам на огонек свечи пожаловал! Маменькин сынок!
Было глупо бояться этого худого жилистого парня посреди людного коридора. Но Коля ничего с собой не мог поделать. То, что случилось семь лет назад, навечно записалось на подкорку головного мозга.
— А ты не-маменькин сынок, потому что ей на тебя насрать. Что дальше?
На лице Михаила ничего не дрогнуло, но взгляд потяжелел.
— Ничему тебя жизнь не учит, Рязань.
— Я тороплюсь. Что мне сказать матери? Что ты ей солгал?
Михаил улыбнулся.
— Передай, что все было очень вкусно, — сказал он и отвернулся к окну.
Коля переступил с ноги на ногу. Блин, и что делать?
— Разочаруешь последнего человека, который тебе верит по собственной глупости?
— Мне насрать. Глупость твоей матери — не моя проблема, а твоя.
— Мне так ей и передать?
Михаил пожал плечами.
— Если яиц хватит, можешь и так.
Кулаки чесались врезать подлецу по морде, но не посреди же института! Ещё до матери дойдет!
