Будильник прозвенел неоправданно рано. Николаю показалось, что он только лег в постель, а уже пора вставать. В глаза как будто насыпали песка, горло пересохло, словно после хорошей попойки. Голова ощущалась тяжёлым чугунным котелком, набитым не мыслями, а ватой.
— В голове моей опилки… — протянул Коля строчку из детской песенки про Винни Пуха, как никогда ощущая себя ватным, игрушечным. Но всё-таки встал. Шагнул было к ванной, но там, судя по звукам, засел Вадик, расстающийся с потреблённой пищей в экстренном порядке, и Николай решил умыться на кухне. Заодно и чайник поставить можно.
Когда лицо, встретившись с холодной водой, всё-таки приобрело какую-то имитацию бодрости, Коля решительно набрал мамин номер. Она всегда встаёт рано, ателье, в котором она работает, открывается в восемь…
— Алло?
Голос матери показался Николаю усталым и каким-то чужим.
— Привет, мам.
— Здравствуй.
Молчание. Не сонное, скорее тягостное. От которого Коля проснулся гораздо быстрее, чем от ледяной воды.
— Я… Отработал вчера нормально. Домой добрался спокойно. Все хорошо. Курица очень вкусная. Витя… — Николай удержал чуть не сорвавшееся с языка «блюёт в ванной». — … очень хвалил. Пол тушки съел зараз.
— Хорошо.
— У меня сегодня опять смена после учебы.
— Я помню.
Коля замолк, не зная, что ещё сказать. Слова подбирались какие-то неправильные, сухие, ненастоящие — и не о том, о чем стоило бы поговорить. Усложняло ситуацию и то, что Коля, хоть и чувствовал собственную вину, но одновременно обижался на мать за ее отношение. Что за дурацкая привычка верить чужим людям больше, чем собственному сыну? Почему родители всегда уверены, что на тебя кто-то плохо влияет? Как будто ребенок сам не может быть дураком!
Непривычная неразговорчивость обычно болтливой матери пугала Колю.
— Мам, я… Не хотел тебя обидеть.
— Ты себя обижаешь такими поступками, Коля. Не опускайся до их уровня, кто бы тебе что там не советовал. Они пусть делают, как хотят, а ты делай, как надо. Ложь, она как снежный ком. Наступает момент, когда его уже нельзя остановить, даже если захочешь. И простить тоже уже нельзя.
— Отцу ты это же говорила? — вырвалось у Коли.
Ответом было молчание, прервавшееся коротким:
— Ты бы никогда мне так не ответил раньше. — И финальным аккордом — длинные гудки.
— Прос…ти. — улетело в пустоту.
Коле захотелось побиться головой о стену. Ну почему, почему нельзя, чтобы тебя просто услышали? Почему всегда надо додумывать самой, выворачивая все наизнанку? Он не хотел ее обижать! Просто… Когда отец вернулся после измены, она ведь простила его ложь. Большую, огромную ложь, которую сам Коля папе простить не мог до сих пор. А ему, сыну, из-за какой-то курицы делает выговор, словно он убийца-рецидивист! Он же просто не хотел ее зря беспокоить. Да все дети врут, что «поели», «поспали», «не болеют», «денег достаточно» и т. д.!
Николай вдруг ощутил, что ему жутко не хватает возможности нажать одно из предыдущих сохранений — и переиграть последние пару дней своей жизни. Переписать на чисто. А лучше сделать это несколько раз, выбрав наиболее подходящий вариант.
Ага-ага! А ещё поменять аватарку на какого-нибудь мускулистого качка, купить обрез и пойти грабить банки, снимая по дороге всех встречных шлюх! Жизнь — не игра.
Стукнула дверь ванной и на кухню ввалился Витя — бледный и пахнущий зубной пастой так сильно, словно весь ей обмазался.
— Ну что за хрень! Я вроде бы ничего такого не ел…
— Да это Костин виноват! — задумчиво крутя в руках телефон, машинально ответил Коля другу.
— Миха? Костин? Да я видел его больше двух месяцев назад! — удивился Витька. — Случайно столкнулись в коридоре, поздоровались и разошлись каждый на свой факультет. Все.
— Это он привёз мамину курицу, — пояснил Николай. — Наверно что-то с ней сделал. Ты же помнишь, он меня терпеть не может.
