— Точно. Цвет машины — это уже полрадости. А у меня, видите, красная, как старинный трамвай. Хочу продать, сколько-то добавить до «Волги». Хотя и эта машинка еще будь здоров.
Кочкин шагнул к «Москвичу», вынул из кармана ветошь и быстрыми заученными движениями стал протирать лобовое стекло.
— Дядя Федя, а мне привез машину? — раздался детский голос. По ступенькам крыльца скатился светлоголовый Андрейка, четырехлетний сын Васи.
— Ах, мамка родная. Забыл! — Кочкин покаянно опустился перед малышом на корточки.
— А говорил, привезу. — Андрейка насупил белесые брови и неспешным, немножко сердитым голосом сказал: — И папа еще не приехал из командировки.
Все грустно переглянулись.
— Ой-ей-ей, вот дела: и папа не приехал, и игрушку я не привез… В другой раз без самосвала не заявлюсь. Поверь, Андрюша. Заводного привезу… Не серчай. Хочешь прокатну?
Малыш, прощая Кочкину все грехи, молча и торопливо полез в машину.
— Ну, кто еще с нами? — бойко пригласил Кочкин. В ответ послышались голоса:
— А ты езжай, езжай.
— Душу ребенка услади. Кто ж его теперь прокатнет… без отца.
— Да. Вася баловал его этим, — вздохнув, сказал Овчаров. — Ждет — слышали? — отца из командировки. На похоронах не был. Неживого его не видел — в соседней деревне у моей сестры гостевал. Как теперь сказать, объяснить, что ждать-то ему нечего… некого?
Овчаров смолк, будто споткнулся на слове.
— Ты б не гонял машину, Федь. Пора уж и за стол садиться, — помолчав, сказал он.
— Мы живо! — крикнул Кочкин, заглушая свой голос ревом мотора. Сделал стремительный разворот во дворе и красиво вырулил на улицу.
— А Федька все такой же ералашный, — добродушно усмехнулся Баев. — Он и тогда машины обожал. А теперь, говорят, днюет и ночует в кабине.
— Он что, шофером стал? — спросил Пологов.
— Да нет, по-прежнему, кажется, токарь.
Кочкин с Андрейкой на руках вошел в горницу, когда все уже сидели за столом, тяжело притихшие и как бы настроенные в мыслях на одну волну.
— Вот и мы явились, не запылились, — громко сказал он.
— Садись, Федя. А Андрейку отпусти, у детей будет свой черед обедать. — Григорий Степанович подвинулся, освобождая Кочкину место. Кочкин рассеянно-дружеским взглядом окинул стол, сидящих и не увидел хозяйки дома.
— А где тетя Даша? — спросил он.
— Третью неделю в больнице… С сердцем положили… Мы тут сейчас с Олюшкой командуем, — ответил Овчаров.
Олюшка, разрумяненная у печи, взад-вперед носилась по избе с подносом, ставила и ставила на длинный стол блюда. Невысокая, веснушчатая, рыженькая, с первого взгляда невзрачная, Олюшка всегда оставляла у людей доброе чувство, когда они видели ее в работе, в пляске, когда она пела или что-то рассказывала. Сразу как-то ярче и больше становились ее маленькие глаза, удлинялась короткая шея, легковеснее и нежнее выглядели ее плотные широкие плечи, и вся она делалась для всех нужной. А сейчас не было красоты в ее движениях и в ней самой. Накрывать стол Олюшке помогала пожилая женщина, совсем бессловесная, выполнявшая все дела в какой-то торжественной немоте.
Верочка напросилась к женщинам в помощницы, сославшись на то, что сидеть одной в компании мужчин, причем старых, ей неловко да и обычай, слышь, не велит.
— И то верно, — поддержал ее кто-то из стариков. — На свадьбе садись рядышком с мужем, а на поминках у бабы свой черед, у мужиков — свой.
— Бабам — компотик, мужикам — водочку, — пошутил Кочкин. Но шутку встретили общим молчанием; и он неловко и как-то некстати заговорил о том, что у него гастрит, пить ему почти нельзя.
— Да тут малость, не праздник, чай, — Овчаров извинительно развел руками над столом, где стояло четыре бутылки водки. Оно ведь тоже по обычаю…
Олюшка не стала перечить Баевой, молча подала ей цветной клеенчатый фартук. Та взяла его, поискала глазами зеркало и выбежала во двор, к «Волге», заглянула в круглое зеркало машины, приладила фартук. Затем вернулась в дом и начала разносить тарелки с дымящимся борщом. Лицо у нее стало строгое, деловое, однако на губах жила едва заметная кокетливая улыбка, какая подчас бывает у женщин, надевающих новый или непривычный наряд. Ставя на стол или подавая кому-то тарелку, она не забывала при этом слегка улыбнуться и сказать: «Пожалуйста, дедусь. На доброе здоровьице». Такая обходительность была тут же замечена сидящими и кто-то уже польстил Верочке:
