— Хлеб-то, говорят, хорош был? — Фролов повернулся к шоферу. Парень не ответил, а лишь кивнул: он жил дорогой, поворотами, встречными машинами, сосредоточенным молчанием отгораживаясь от праздных вопросов. Однако Фролову он нравился: темный, с рыжинкой чуб, на редкость чистые синие глаза, на носу и щеках веснушки, золотисто проступающие сквозь смуглую румяность загара… И в этом лице, в напряженно-цепком взгляде, в ломком баске, который Фролов услышал полчаса назад в городе («Вы скульптор? Я послан за вами»), в угловатых плечах парня было что-то неуловимо знакомое, какой-то отголосок давнишней яви или сна.
— Где-то я вас видел, — сказал Фролов, но шофер опять почтительно промолчал. И когда Фролов утвердился в мысли, что дорожного разговора не получится, парень воскликнул:
— Гляньте-ка, куда шагнули! Отсюда до Богдановки всего три километра. Через месяц у нас в колхозе газ будет.
Шофер притормозил. Разрезая степь, тянулась траншея. Черно змеясь, она нырнула под шоссе, вынырнула с другой стороны и оборвалась. По обеим ее сторонам валялись длинные трубы. Невдалеке, у вагончика, копошились люди. Отвесив челюсть, дремал экскаватор, словно лошадь, ждущая седока…
Дождь обрушился по-летнему внезапно. Дорога стала живой и белесой, как бы задымилась вся от тысяч стеклянных фонтанчиков и брызг.
Проскочили мимо фанерной будочки, стоящей на обочине, у перекрестка дорог. Шофер затормозил и вопросительно взглянул на Фролова:
— Кажется, кто-то крикнул…
Боковое стекло загородила фигура, глухо донеслось:
— Коля, открой.
Шофер изогнулся и толкнул заднюю дверцу. В машину села женщина. Выглядела она так, словно ее только что вытащили из воды.
— Откуда? — просто, по-свойски спросил ее Коля-шофер.
— Роды принимала. Тут, на втором отделении, — ответила женщина. Голос у нее был теплый и счастливый. В зеркальце, что над рулем, мелькнула белозубая улыбка, круглые колени, она поочередно приподняла их, снимая туфли. — Приехали за мной на мотоцикле, а отвезти забыли. Молодой папаша ошалел от радости… А я хотела с попуткой или пешочком пройтись — и на тебе!..
— Ничего. Сейчас дома будем, — кивнул парень.
Фролов снова посмотрел в зеркальце и встретил взгляд женщины: светло-голубые глаза под вскинутыми бровями, темные волосы выбились из-под мокрой косынки.
Она обняла свои плечи руками и сжалась, будто загораживаясь от его взгляда.
— Вы замерзли. Простудитесь, — сказал Фролов, поворачиваясь к ней. — Возьмите мой плащ. Он теплый и сухой.
— Не надо. Тут езды-то…
— Пожалуйста. — Фролов взял со своих колен плащ и передал ей в руки.
— Ну что вы… — Она как-то рассеянно-боязливо взглянула на шофера. Парень хмуро, подчеркнуто-внимательно следил за дорогой. Женщина держала плащ, не зная, что делать.
— Да надень же, — не оборачиваясь, сердито вдруг сказал Коля, и Фролов понял, что нерешительность и взгляды женщины парень чувствует, ловит спиной. — Это тебе не июньская гроза…
Женщина быстро сняла мокрую кофточку и послушно накинула на плечи плащ.
— Спасибо, — тихо сказала она и отвернулась к окну.
Дождины с силой лупили по стеклу, но удары их не были различимы, все слилось в густое шипенье. Шел обвальный, яростный и веселый дождь. В кабине же копилась унылая тишина.
— Кто же родился? — угнетенный пустым молчанием, спросил Фролов.
— Мальчик. Черноглазый, толстенький такой. — В голосе женщины снова послышалась радость и теплота.
— Молодец, — сказал Фролов, сам не понимая, кого это он хвалит, папашу или новорожденного. Он смутился и забормотал: — Самое прекрасное, говорят поэты, не то, что люди летают на Луну, а то, что на Земле рождаются дети… А вы здесь сельским фельдшером работаете?
— Конечно, — сухо ответил за женщину Коля. Фролов взглянул ему в лицо и замолчал: навязываться в собеседники он не станет. Хотя женщина, как видно, проста и добра, не бежит разговора.
— Вот и Богдановка. — Шофер лихо осадил «Волгу», нехотя свернул на ухабистую, в мелких кипящих лужицах грунтовую дорогу. — Я к правлению вас. Там Егор Кузьмич ждет.
Около одного из домов он остановил машину. Женщина отдала плащ, улыбнулась, оглядывая забрызганные грязью ноги, смятое и мокрое платье.
