Мы снова сели.
— Вы не ладите, как я погляжу, — обронил Райшед, которого позабавил этот маленький диалог.
— М-да, не ладим. — Шив с горестной улыбкой покачал головой и потянулся за элем. — Он, конечно, не самый приятный тип в мире, но это отчасти и моя вина.
Его слегка пристыженный вид заинтриговал меня.
— Как это?
Шив долго молчал, прежде чем решился ответить.
— Это было пару лет назад, на Солнцестояние. Я выпил лишку, и у меня возникла одна из тех идей, что кажутся такими хорошими, пока не протрезвеешь.
Мы с Райшедом с притворной торжественностью покивали, и Шив засмеялся.
— Понимаете, никто никогда не видел Каза с девушкой. Он всегда был очень замкнутым, и мне пришло в голову, что, возможно, он… э… моего сорта. Я слышал, его семья — настоящие рационалисты по своим убеждениям, а вы знаете, что это такое…
— Если бы природа хотела, чтобы мужчины спали с мужчинами, то зачем вообще женщины и так далее и тому подобное, — заметил Райшед.
Я вытаращила глаза на Шива.
— Ты стал приставать к нему?
— Нет, я не приставал! — возмутился Шив. — Мы с Перидом не глядели на сторону. Я всего лишь предложил познакомить его с другом Перида, который гостил у нас во время праздника…
— Но этот, как там его, воспринял твое предложение так, будто ты намеренно покушаешься на его мужественность, — высказал догадку Райшед, широко ухмыляясь.
— И полез на меня с кулаками! — грустно признался Шив. — Он-то промахнулся, а я — нет, и, одно за другим, все это малость вышло из-под контроля.
Я засмеялась и покачала головой.
— Ты идиот!
— Гляньте! — Райшед указал рукой назад, в направлении далеких островов.
Серое облако пепла поднималось высоко в небеса. Это зрелище жестоко вернуло нас к действительности.
— Я лучше пойду, — пробормотал Шив и удалился.
— Я бы сказала, Планир со своей компанией нашли, чем занять Ледышку на ближайшее время, — неуверенно пошутила я.
Райшед кивнул, но лицо его оставалось напряженным.
— Это его не остановит. Думаю, мессир Д'Олбриот выставит дозорных, чтобы следить за черными кораблями на ветрах Весеннего Равноденствия.
Я содрогнулась. Райшед открыл мне свои объятия — я прижалась щекой к теплой сухой шерсти его куртки и закрыла глаза, расслабляясь в первый раз после Инглиза. Он крепко обнял меня и с долгим вздохом зарылся лицом в мои волосы. Как-то сами собой мои губы поднялись к его губам, а потом мы просто сидели, черпая друг у друга утешение, пока корабль летел по волнам к дому.
ПЕСНЯ-СЧИТАЛКА ЛЕСНОГО НАРОДА
Уже из этой песни ясно, что Лесной Народ — древнее племя. С ее помощью детей учат словам, которые некогда употреблялись для счета: мармол, эдрил и так далее, теперь бессмысленные сами по себе, ибо язык изменился за поколения.
Один — это солнце, парящее в вышине,
Мармол, цикл очага, который мы все разделяем.
Два — это луны в танце могущества,
Эдрил, в воздухе соткана их паутина.
Три племени делят гору, равнину и лес,
Семил, на всем теплый солнечный лик
Четыре — это ветры, приносят они добро или зло,
Дексил, дыхание жизни, покоя или бури.
Пять — это пальцы для арфы и лука,
Врем — это дни праздника менестреля.
Шесть — это реки, что сбивают со следа врага,
Тедрен, когда удары копыт зеленый лес сотрясают.
Семь, Мудрые розу ветров прядут,
Фатен, пустота, место страхов.
Восемь — это сезоны, каждый начинает
Адрен, новое дерево на Древе Лет.
Девять — это Святые, Три Трех,
Парлен, палочки — судьбы глупая насмешка.
Десять — это пальцы без оружия,
Врек, двойное рукопожатие дружбы.
Многое из первоначального смысла этого древнего стихотворения было утрачено, ибо Лесной Народ имеет только устное предание истории, и оно варьируется от рода к роду, каждый сосредоточивается прежде всего на своих собственных членах. Понятия, некогда хорошо знакомые, становятся неясными от повторения и изменяющихся обстоятельств. Лесной Народ не обеспокоен этим, ибо рассматривает историю как вечно меняющееся, вечно распространяющееся обрамление для жизни, коренящееся в создании и расширении с каждым новым сезоном, — фактически Древо Лет.
Распространение и разделение считаются здоровым и естественным явлением; семейные группы путешествуют по бескрайним пределам Великого Леса, соединяясь в одни сезоны, отделяясь в другие. Узы редко постоянны, и совершенно приемлемо, чтобы члены семьи оставляли свою собственную родню на сезон или больше, путешествуя с другой группой или совсем уходя из Леса. Именно эта традиция делает менестрелей Лесного Народа хорошо знакомым зрелищем на стольких дорогах, сочетая их неисправимую страсть к путешествиям с любовью к музыке этого народа, которая проистекает из их опоры на песню и эпическую поэзию вместо письменной истории.
