Феликс. Да нет, как привыкнешь, вроде незаметно. Вначале смены заметнее было.
Аркадий. Чего заметнее?
Феликс. Да вот руки у тебя как-то дрожат психически. Да и голос чего-то поскрипывает - будто несмазанный, непромытый будто. Чё с тобой случилось-то?
Аркадий. (Прокашливается.) Да это мы вчера с корешами поддали. Чересчур промыл голосище-то.
Феликс. Потом уже поддали?
Аркадий. Ну естественно. (Пауза.) Ну как узнали, что в высотном доме еврея рыжего грохнули, ну пошли, посмотрели, потом пошли, поддали. Там, блин, кровищи - с океан бермудский. По горлу чувака бритвой полоснули, чтоб не мучился долго. А? Правильно?
Феликс. Ну-так. Интересно, значит, было посмотреть, как человека рубанули?
Аркадий. Не человека - еврея, на хуй. Понял? Ну посмотреть-то всегда интересно. Толпа собралась. А что интересного: смерть, кровь, грязь, на хуй.
Феликс. И Раскольникова потом поглядеть тянуло. Все человеки.
Аркадий.Что?
Феликс. Дед Пихто и бабка с пистолетом.
Аркадий. Я тебя, емариста, там тоже видел.
Феликс. Дружкам своим на меня пальцем тыкал. Видал.
Аркадий. Ну мог подойти поздороваться, познакомиться с моими корешками. Все-то ты, еврей, брезгуешь простого человека.
Феликс. Ну и прилично потом поддали?
Аркадий. Да, уж, приличественно - весь день в отрубешнике был.
Феликс. Значит, с утра пошли, поглядели на убитого еврея, потом пошли, поддали. Так?
Аркадий. Ну так.
Феликс. Потом весь день в отрубешнике. Так?
Аркадий. Тебя это сношает?
Феликс. Но ты же говоришь, что и пятьсот рублей вчера заработал - это когда в отрубе, что ли? Ловко. Но не понятно.
Аркадий. А ты что, в следователи ко мне записался?
Феликс. А что, неважнецкий из меня следователь?
Аркадий. Замурыжил ты меня, Феликс Эдмундович, - охуительно замурыжил. Снял пятьсот хрустов - отстегнись спокойно. Что тебе от меня надо? Хочешь писать поэму? Я тебе сказал - иди пиши свою ебическую поэму, а от меня, манишка крахмальная, отстегнись, по-хорошему.
Феликс. Да не хочу я писать эту свою ебическую поэму - закрахмалила она меня в доску. Поговорить вот с хохлятским человеком по душам хочется.
Аркадий. Что у нас с тобой разговор - как собаки лаемся.
Феликс. Ты первый начинаешь.
Аркадий. Еще кто первый начинает. У тебя ж характер, сука, козырной зэковский. Так-то характер мне твой нравится. А так-то ты мудак мудаком. Ну вот, не могу я с тобой иначе разговаривать, Феликс Феликсович. Ты интеллигент творящеский, - поэму свою епическую кропаешь, на хуй никому не нужную. Я, блин, твою жизнь абсолютно не понимаю. И водку не пьешь, и Маринке не впер, это не по-свойски. А что, этот рыжий точно в КГБ продался? Евреев-то в КГБ-то не берут.
Феликс. Когда приспичит, в КГБ и цэрэушников берут. Телек-то смотришь, политику? Показывали.
Аркадий. Да видел передачку - цэрэушник гебистам продался. Смелый.
Феликс. А сам-то чего такой мандражильный, чего ссышь-то все?
Аркадий. Чего это я ссу?
Феликс. Ну как чего ты ссышь, - ты ж его этого еврея рыжего замарал-то бритвой, фиской по глотке!
Аркадий. Чивоо?!!!
Феликс. Да не ссы - все по-совейски: замарал - замарал; пятьсот рублей за работу заработал. Все оплачено, все уверенно - не ссы.
Аркадий. Я тебя точно, блядь, замараю, сука! Я тебя, точно, пидар, грохну! (Бросается на Феликса - тот приемом карате сбивает Аркадия с ног.) А-а.
Феликс. Ну что, грохнулся? Скажи спасибо, что ласкательно я тебя еще грохнул.
Аркадий. Чего ты дерешься? Я тебе что сделал? (Встает.) Откуда ты все знаешь?
Феликс. В КГБ служу - потому все и знаю. Нарвался ты, мальчишечка, на мою блюбевь.
Аркадий. А гуляй, сука, понтер-блюбёвник, до ветру. Труп мне пришить захотел. А не сполучится. Этот пижон рыжий - гебист. Трави баки - только не мне.
Феликс. Был гебистом, потом стал на ЦРУ шустрить - своих гебешных тварищей заваливать за доллары. Ну вот, и надо было его охиросимить. Это дело поручили мне, ну а я перепоручил тебе. Теперь ты наш тварищ - проверенный наш тварищ, Аркашка. А ты еще не доволен. Благодарность человеческая. Делай добро людям, сука.
Аркадий. Чиво? Мерси, на хуй. Ты мне ничего не перепоручал, япошка.
