Михалыч немного помолчал, размышляя, потом произнес:
— Сегодня Ким дежурит. Сходи к нему, надеюсь, в садике отрывать телефонные трубки некому.
— Ты серьезно? – подняла на него глаза Алиса. – Может… пойдем вместе?..
— Зачем? Я думаю, ты и одна справишься.
Алиса потопталась в нерешительности, потом робко произнесла:
— Ты, правда, ничего не имеешь против?
— А что здесь такого? Не съест же он тебя. Или ты его…
— Хорошо. Я быстро.
— Давай, давай, – Михалыч скрылся в комнате.
Алиса снова натянула плащ, поморщилась, задев зашитую руку, и вышла на улицу.
Дорогу к садику она знала наизусть, могла пройти по ней в любое время суток, с завязанными глазами и вперед спиной. Она шла как сомнамбула, ничего не видя и не замечая, в состоянии какой-то отрешенной прострации, в которой она находилась с тех пор, как пришла в себя на кушетке в операционной от резкой и рвущей боли в руке. Вальтер вернулся домой чуть раньше, и взломал дверь ванной. Потом примчался Михалыч, потом ее куда-то везли, сознание включилось, когда над ней склонился врач и, глядя в только что открывшиеся глаза, спросил:
— Жива, самоубийца? Встать можешь?
И Алиса кивнула ему, сразу все поняв и заплакав.
Алиса долго топталась перед дверью садика, не решаясь постучать, потом решила, что ведет себя, как полная дура, позвонить нужно было обязательно, и она осторожно постучала. Прислушалась и постучала погромче.
За дверью раздались неторопливые шаги.
— Кто там? – спросил Ким.
Алиса вздрогнула.
— Это я, – голос ее сорвался, она закашлялась и повторила. – Это я, мне очень нужно позвонить.
Ким загремел замками и распахнул дверь.
— Привет, – сказал он, и Алиса поняла, что он удивлен ее появлением здесь в столь поздний час.
— Мне… позвонить, – негромко повторила она.
— Я понял, – кивнул Ким, отступил в сторону. – Проходи.
Алиса вошла. Она ни разу не была здесь, но точно знала, куда нужно идти, потому что столько раз видела это место на мелькавших в ее голове картинках. Все было так, как она себе представляла: небольшой письменный стол, три стула, на одном из которых лежала гитара, и телефон на столе.
Она вращала телефонный диск, стараясь унять бьющую ее дрожь, отчего руки ее тряслись почему-то еще сильнее. Ким опустился на стул и молча смотрел на нее. В трубке побежали короткие гудки. «Черт, ну почему, почему так?..» – ей хотелось быстрее дозвониться и убраться отсюда, чтобы не ощущать этого повисшего в воздухе напряжения, чтобы не видеть Кима, не видеть и забыть, что он вообще существует. Она положила трубку на рычаг и неестественно громко сказала:
— Занято… Я подожду чуть-чуть…
— Конечно, – Ким потянулся за лежащими на столе сигаретами.
— Можно? – спросила Алиса, осторожно опускаясь на стул.
Ким кивнул и протянул ей спички. Алиса закурила и снова подняла трубку. В трубке вновь бежали короткие гудки, Алиса держала ее долго, хватаясь за эти звуки, как за спасительную соломинку, пытаясь таким образом избавиться от напряженного молчанья, висящего в воздухе, и лихорадочно придумывая, чтобы такое сказать и не сорваться, и не броситься к нему на шею. Она положила трубку и жадно затянулась.
— Как тихо тут у тебя… Не страшно одному? – наконец, произнесла она.
— Да нет. Я уже привык. А с гитарой как-то вообще тишины не замечаешь.
— Ну да, конечно, – Алиса усмехнулась несмело. – Конечно… Какая с гитарой тишина…
Она вспомнила, как прижимала к уху телефонную трубку, в которой звучала его мелодия, и снова схватилась за спасительный телефонный диск.
— Господи, да что же это такое! – она с силой опустила трубку на рычаг. – Сколько можно трепаться!
— Ты извини, – сказал Ким. – Но тебе лучше не приходить сюда вечером одной. Дом напротив, мало ли…
— Да, да, конечно, – торопливо произнесла Алиса. – Я не подумала, конечно…
— А где Михалыч?
— Дома. Я звала его с собой, но он не пошел…
Проклиная все на свете, Алиса снова сняла трубку. «Он боится, он отчаянно боится… пожалуй, не меньше, чем я…» – подумала она и облегченно вздохнула: в трубке раздались долгожданные длинные гудки. Она разговаривала по телефону, Ким молча курил, стараясь не смотреть на нее.
