Губы ее приоткрылись, и в тот же миг она провалилась в бесформенную темноту, судорожно сжимая руку Ивара.
«… ночевать к ее родителям. Михалыч несколько раз тревожно, словно предчувствуя что-то, заглянул ей в глаза:
— Все будет хорошо?
— Конечно, – Алиса улыбнулась, смутно представляя, что именно он имеет в виду.
— Я утром позвоню, – сказал Михалыч.
— Хорошо, – еще раз улыбнулась Алиса. – Ну, я поехала. Пока.
— Пока, малыш, – Михалыч легко коснулся губами ее щеки. – До завтра.
В одиннадцать часов вечера снова началось. Алиса пыталась отвлечься, тупо уставившись в телевизор и не понимая ни одного сказанного слова. Она шла на кухню и делала там что-то машинально, но глаза ее все время останавливались на телефоне. Это было какое-то безумие, ее трясло все сильнее, и она снова не могла разобрать, ее это или навязанное. Телефон, скромно стоящий в коридоре, упорно бросался в глаза изо всех углов квартиры, она отчаянно боролась с собой, но какой-то дьявол внутри нее требовательно и настойчиво шептал: позвони, позвони, позвони… В двенадцать она сдалась, подошла к телефону и дрожащими пальцами набрала номер. Ее трясло так сильно, что дважды она ошибалась цифрой и, ругнувшись про себя, нажимала на рычаг. «Отойди от телефона. Это знак», – пробилась к ней какая-то ее часть. Алиса сделала шаг в сторону, но трубка, казалось, приклеилась к руке, а диск с цифрами искривился, усмехнулся, всем своим видом давая понять, что недоволен ее слабостью: ну, что же ты, звони, звони, ну!
Когда в трубке раздался голос Кима, ноги Алисы подкосились, и она осторожно опустилась на пол рядом с телефонной полкой.
— Да? Алло? Вас не слышно, – сказал Ким. – Алло?
Алиса молчала, сжимая рукой трубку. «Как влюбленная школьница…» – пронеслось у нее в голове.
— Алло? Будете молчать? – спросил Ким, и Алиса поняла, что он прекрасно знает, кто это звонит и почему молчит.
— Ну, молчите, – сказал Ким. – А я пока…
Алиса услышала, как трубку положили на стол, потом раздался перебор гитарных струн. Алиса сжимала трубку и чуть не плакала, Ким играл на гитаре для нее, и только для нее, она ловила эти звуки, вбирала в себя, и больше не о чем не думала и ничего не понимала.
— Алло? Вам еще не надоело? Еще поиграть? – осведомился Ким.
Алиса молча кивнула: да, словно он мог ее видеть.
Он снова заиграл и на этот раз играл долго, очень долго, у Алисы затекли ноги от неудобного положения, но она боялась пошевелиться, боялась сдвинуться с места, что-то пропустить… «Спасибо…» – шепнула она про себя и осторожно положила трубку на рычаг. Ей было хорошо и покойно…
Утром зазвонил телефон, она знала, что это Михалыч, и кляла себя за вчерашнюю слабость, обещая, что никогда больше, никогда, никогда…
— Да, – сняла трубку Алиса.
— Забирай свои вещи, и как можно быстрее, – сказал Михалыч. – Я не хочу тебя больше видеть.
— Что случилось? – мгновенно все поняв, спросила Алиса.
— Ах, ты не знаешь, что случилось? – издевательским тоном спросил Михалыч. – Хватит комедию ломать, увы, зрительный зал пуст, ты только зря потратишь силы в напрасном ожидании аплодисментов. Я сижу у Кима на работе. Он мне рассказал про твой вчерашний звонок. Что, не удержалась? Я знал, что не удержишься, знал еще позавчера вечером, когда ты уезжала.
— Я не звонила, – сказала Алиса, проклиная все на свете. – Послушай…
— Да что ты говоришь?! – взорвался Михалыч. – Наверное, это я звонил, и это мне полночи играли на гитаре! Я просто забыл, простите, с памятью проблемы в последнее время! В общем, ты поняла, сегодня и завтра вечером я дома, забирай вещи, и чтобы я тебя больше никогда не видел.
Алиса плакала, в голове звучали невесть откуда всплывшие строчки из песни Михалыча:
«…Но ничего не исправишь, ведь руки – вата,
Так, так, так держать,
После поймешь и узнаешь, что руки – вата,
Так…
Быть – это можно, но вольно, ведь руки – вата,
Так, так, так держать,
А бритвой не сделаешь больно рукам…»
Дрожащими пальцами она набрала номер в надежде что-то объяснить, но трубку снял Ким, и все то, что накопилось внутри нее за последнее время, вся ее боль, ее метанья, безысходность ситуации вылились в дикий истерический крик:
