Ландшафт за окошком постепенно изменился и стал унылым, как и ее мысли. Возделанные поля, одетые летней зеленью, которые окружали Лондон, сменились садами и полями, обнесенными изгородями. Потом начались вересковые пустоши, а склоны холмов стали круче. Клены и березы сменились соснами, а поля — высокогорными, пестреющими цветами лужайками и наконец сланцевыми пиками, абсолютно голыми, если не считать серо-зеленой поросли утесника да бордовых листьев папоротника-орляка. Городишки отстояли друг от друга все дальше и становились все меньше, дома в них тесно жались друг к другу, словно выступая единым фронтом против огромных пустых пространств за их пределами.
На шестые сутки после полудня экипаж свернул с главной дороги и стал взбираться по изрытой глубокими колеями дороге, проложенной по голому склону низкого холма. Кучер остановил экипаж и предложил ей полюбоваться открывающимся видом. Шарлотта и Лизетта с нетерпением выглянули из окошек. Лизетта в смятении втянула сквозь зубы воздух. Шарлотте показалось, что на этот раз девушка подумала, что «грехопадение» все-таки не слишком приятная вещь, если приходится здесь жить. В такой глухомани. В такой мрачной местности. И в такой непривлекательной. На расстоянии мили от них в центре широкой долины стоял замок Сент-Лайона. Он поднимался прямо на отвесной скале, образующей мыс, выходящий на широкую и быструю реку. Даже издали замок поражал воображение массивностью каменных стен стального цвета, густо увитых плющом. Узкие окна были только на верхних этажах. Эти стены можно было преодолеть разве что с помощью метательного орудия, а единственный вход, насколько успела разглядеть Шарлотта, находился в конце крутой дороги, ведущей к массивным деревянным воротам, по обе стороны которых стояли одинаковые сторожевые башни.
И впрямь крепость. Шарлотта откинулась на спинку сиденья, кучер причмокнул лошадям, они взяли с места. Без позволения хозяина не было никакой возможности ни проникнуть внутрь замка, ни выйти оттуда. На открытых глазу вересковых пустошах, окружавших замок, было негде спрятаться. Единственный в пределах видимости мост пересекал реку прямо напротив замка и хорошо просматривался из амбразур сторожевых башен. Вокруг этих двух башен плющ разросся особенно густо, и его похожие на пальцы листья почти достигали оконных створок.
Они переехали через мост и поднялись по крутому подъездному пути к воротам, которые сразу же распахнулись. Все мрачное и зловещее чудесным образом осталось позади, как только путешественники оказались во внутреннем дворе. У Сент-Лайона вместо мрачного четырехугольного вымощенного булыжником двора был разбит очаровательный сад. Живые изгороди из тиса были подстрижены в виде самых фантастических фигур, а подъездную дорожку здесь обрамляли клумбы с синими и белыми цветами — цветами королевской династии Бурбонов, как поняла Шарлотта. В центре возвышался мраморный фонтан, а рядом с ним, придав лицу с орлиным профилем гостеприимное выражение, их ожидал граф Морис Сент-Лайон. В ближайшем будущем ее любовник.
Шарлотта задумчиво окинула его изучающим взглядом. Он был красив, если кто-то отдавал предпочтение черным как смоль волосам перед каштановыми, тяжелым галльским чертам лица перед четко очерченными чисто мужскими или стройности фигуры, достигнутой упражнениями, перед врожденной грацией. Или же, например, рту с влажными губами перед губами твердыми и умелыми, как и руки их обладателя. Может быть, кто-то и предпочитал это, только не она.
Неожиданно почувствовав приступ паники, она сжала руки в кулаки, так что ногти врезались в ладони. Сент-Лайон не должен заподозрить, что она явилась сюда по какой-то другой причине, а не для того, чтобы лично оценить, насколько он пригоден для роли ее потенциального покровителя. Он должен поверить, что только за этим она сюда и приехала. Кучер остановил экипаж, спрыгнул на землю, открыл дверцу и подставил приставную лесенку.
Едва ее ножка коснулась ступеньки лестницы, как Сент-Лайон оказался рядом, взял ее затянутую в перчатку руку и помог сойти вниз. Когда она вышла, он не отпустил ее, а отступил на шаг, медленно окинув взглядом — от запылившихся лайковых туфелек до платья, к сожалению, помявшегося, и маленькой шляпки с утратившими упругость полями.