— Ну вот, — сказала она, выпрямившись, — Первое, что она сказала, это: «Долли, я что, правда плохая?» Я ей говорю: «Нет, конечно, нет, с чего ты это взяла?» — «Да мистер Тернер, — говорит она, — который в усадьбе остановился, а я зашла к нему в комнату сегодня утром, а он… а он… — она едва могла говорить, — он такой злой был». — «Да что же он сделал?» — спрашиваю я. Она все шмыгает носом да качает головой, а я ее уговариваю, и наконец она говорит: «Обзывался он — называл меня пустоголовкой, да дранохвосткой, да еще по-всякому».
Как бы ни обстояли дела со всем прочим, в это я не мог поверить. Если бы Тернер вообще заговорил (а все знали, как он молчалив и мрачен с посторонними), вряд ли он бы использовал местные словечки, которые должны были ему быть знакомы не больше, чем мне. Но миссис Суинтон, похоже, поняла, о чем я думал, потому что сказала:
— Ну, не так именно, наверное, — я думаю, там что-то еще было, но она так стыдилась, что не могла об этом говорить.
— То есть вы думаете, что он повел себя с ней неподобающим образом?
Она пожала плечами:
— А ты что думаешь? Он один в спальне с тринадцатилетней девчонкой…
Это было вполне возможно — стоило вспомнить девушку в Петуорте, чтобы убедиться в этом. Но ведь могло быть и так, что она просто потревожила Тернера во время работы, и описание реакции, которую это вызвало — вспышки необъяснимого для девушки гнева, — достаточно точное, хотя она и перевела слова на свой собственный диалект?
— И вот, — сказала миссис Суинтон, — больше я ничего не смогла от нее добиться, так что я ее поцеловала и сказала: «Раз ты так перепугалась, не держи это в себе, а то закиснет — лучше пойди да скажи мистеру Фоксу. Он справедливый хозяин и человек хороший. Обещаешь?» Она и обещала. А потом она повеселела, даже улыбалась немножко.
Голос у нее слегка задрожал, дыхание стало неровным, будто внутри нее боролись потребность в воздухе и желание заплакать. Она успокоилась, сжав в кулаке уголок фартука, и продолжила:
— Следующим утром я вижу, как этот мистер Тернер в длинном черном пальто поднимается себе на Чевин и идет так быстро, будто черти за ним гонятся. Потом вдруг дождь начался, и туман еще, как сегодня, такой густой, что собственного носа не увидишь; стали поговаривать о наводнении, и фермеры принялись перегонять скот с лужаек у реки.
Губы у нее задрожали, она на секунду закусила их и снова сжала кулак.
— Тем вечером мы услышали, что Мэри пропала, и мужчины вышли в шторм с фонарями искать ее. Они ее утром нашли, неподалеку от того места, где мы ее видели. Утонула она, в травах да ивах запуталась.
— Боже мой, — сказал я, — какой ужас.
— Ее отнесли в коровник и положили на сено. А мистер Тернер, я слыхала, пошел за ней туда — рисовать, как она там лежала.
— Мне очень жаль, — сказал я.
Она ничего не ответила, просто смотрела на меня в упор, не моргая, будто ожидала, пока я сделаю очевидный вывод из того, что она мне изложила. Мне пришла в голову ужасная мысль.
— Вы ведь не думаете, — сказал я, — что он каким-то образом нес ответственность за ее смерть? Это явно был трагический несчастный случай — вы сами сказали, что она была неуклюжая, и легко представить, как такая девушка…
Ее неумолимый взгляд заставил меня замолчать.
— Когда я была девчонкой, — сказала она медленно, — в Пуле была старуха, которая могла сглазить свинью и дождь вызвать.
— И вы… вы же не хотите сказать, что Тернер мог… что он?…
Она улыбнулась, и я засомневался, не смеется ли она надо мной. Но улыбка у нее была невеселая, решил я наконец, — это была усталая измученная гримаса женщины, которая видит то, чего не видят другие, и привыкла, что над этим смеются.
— Простите, — сказал я, зная, что с этого мгновения присоединяюсь к рядам докторов, аптекарей и методистов, и чувствуя приступ вины по этому поводу, — но я не могу в это поверить.
Так оно и было. Я еще десять минут вел вежливую беседу ни о чем и все это время ощущал мрачную холодность собеседницы, вызванную моими словами. Что бы я теперь ни говорил, это не меняло дела. Потом я встал, поблагодарил ее и вышел, под дождем вернулся в «Черный бык» и все никак не мог выбросить из головы ее слова.
