— Прошу прощения?
— Я не знаю, почему он потом сменил название на Сэндикомб-Лодж, но, когда он впервые приехал сюда, он назвал это место «Солус»…
— «Одинокий», — сказала я.
Она кивнула.
— Но мой брат думает, что он имел в виду «солис» — «солнечный». Понимаете, он почти не учился в школе и не знал латыни, так что ошибиться ему было легко.
Я представила себе ослепительный парад солнечных лучей, который мы видели в Мальборо-хаусе.
— Это кажется более правдоподобным, не так ли?
— Может быть, — сказала она. — Но судя по тому, что он поставил решетки на окна и спрятал сад за зарослями ив, он явно хотел одиночества.
Я выглянула наружу. В нескольких ярдах от меня виднелась макушка Уолтера. Поодаль действительно были заросли.
— А мальчишки звали его Скворушкой, — сказала мисс Флетчер, — потому что он не разрешал им разорять гнезда.
Возможно, подумала я, он просто любил скворцов; но не успела я отозваться, как она продолжила:
— И в доме их было только двое.
Двое? Так у него была жена? Или кто-то вроде миссис Бут, но помоложе? Я не могла придумать, как благопристойно задать вопрос, но она, должно быть, прочла его на моем лице, потому что договорила:
— Тернер и его отец.
— Отец!
Она кивнула:
— Билли и папаша — так они друг друга звали.
— И у них не было даже слуги?
— Папаша и был слугой, мисс Халкомб. Я знаю, странный распорядок, но так и было — когда Билли уезжал рисовать на повозке, запряженной одной лошадью, папаша оставался здесь, присматривал за домом и садом. Готовить и прислуживать сыну — этим его обязанности не исчерпывались, он еще должен был натягивать холсты, и лакировать их, когда они были готовы, и ездить в Лондон открывать галерею.
— Какую галерею? — спросила я.
— О, вы не знали? Тернер оставил за собой дом на улице Королевы Анны, даже когда жил здесь; там он держал галерею, где покупатели могли посмотреть его работы. А папаша, конечно, был скуповат — это у них было семейное, думаю, вы заметили; так, чтобы не платить за дилижанс, он давал огороднику стакан джина и ездил в город на его тележке.
Она начала было смеяться, потом резко остановилась, когда Уолтер вошел в комнату. Разговаривая с мисс Флетчер, частью сознания я молча сочиняла укоризненное замечание, которое должно было напомнить ему о вежливости; но теперь я сразу увидела, что оно не понадобится. Его ленивое безразличие, похоже, растаяло, подобно туману на солнце, и он снова — как по возвращении из Петуорта и во время нашего визита к Беннеттам — был полон внимания и энтузиазма. Я не могла вообразить причину его преображения, но быстро поняла, что дело тут было не в совести. Он сел рядом с мисс Флетчер на диван, и у него была очевидная цель. Он похвалил ее сад и развлек ее историей о черном котенке, который выскочил из-за куста смородины и атаковал его ботинок. Через минуту она начала заметно расслабляться и обратила на меня взгляд, полный такой наивной благодарности: «Смотрите! Я все-таки ему нравлюсь!», — что я вздрогнула от жалости.
— Да, я еще хотел спросить, — сказал Уолтер после крошечной паузы, которая дала мне знать, что в этом вопросе и заключалась его настоящая цель, — а где кухня и другие служебные помещения?
— Ах да, — охотно подхватила мисс Флетчер. — Хороший вопрос, мистер Хартрайт. Давайте я вам покажу.
Она встала и снова вывела нас в миниатюрный вестибюль.
— Вот, — сказала она, указывая на простую неприметную дверь под лестницей. — Триумф Тернера. Вы бы и не догадались, что она здесь, правда, если бы заранее не знали?
— Правда, — сказал Уолтер.
Я должна признаться, что и сама ее прежде не заметила, а даже если бы и заметила, то решила бы, что это просто кладовая.
— Почему триумф? — спросила я.
— Ну, он же спроектировал дом, — сказала она с довольным видом, словно это был хорошо отрепетированный номер, и мое удивление подтвердило, что эффект он производит по-прежнему сильный. — Да, он считал себя неплохим архитектором. Так что он наверняка, — она взялась за ручку и повернула ее, — рассчитывал на это.
Признаюсь: тогда я не могла предположить, да и теперь не могу, какое «это» имелось в виду — разве что Тернер, мастер светотени, наполнил верхние этажи светом и решил для контраста оставить подвал как можно более темным. За потайной дверью виден был верх простой спиральной лестницы, которая через две-три ступени скрывалась в мрачной серой дымке подземелья. Если у меня и было какое-то желание продолжать исследования (а убогий вид лестницы такого желания почти не вызывал), то его быстро погасил порыв холодного затхлого воздуха, который принес застоявшиеся кухонные запахи; он поднялся из темноты, словно дыхание умирающего зверя, так что я просто повернулась к мисс Флетчер и сказала:
