Я помню, как шел по неприметному коридору, который показался бы слишком простым даже для дома сельского священника, не говоря уже об одном из крупнейших землевладельцев Англии. А потом отворилась следующая дверь, и я вдруг оказался в мире, задуманном совсем с другим размахом и построенном на других принципах. Мы прошли под первым пролетом огромной лестницы, которая поднимается вдоль трех стен огромного вестибюля, пока не доходит до огромной площадки с балюстрадой, занимающей всю протяженность четвертой стены. Над средней частью — два огромных окна, каждое высотой в три человеческих роста; почти каждый дюйм покрыт украшениями: фестонами и завитушками, медальонами и вазами, смеющимися ангелочками со щитами; на фоне ложных ниш стоят живописные фигуры в тогах и лавровых венках, и мраморные бюсты в париках с локонами высокомерно рассматривают мир из ниш настоящих. Над всем этим царят огромные барочные фрески на стенах и потолке: мрачный Прометей лепит людей из глины, Юпитер заставляет Пандору открыть ларец, женщина (возможно, из предков Уиндэма) восседает на колеснице, с земной и небесной свитой и черно-белым псом. Трудно было найти поверхность, не украшенную узорами (даже тыльная сторона ступеней была покрыта панелями и росписью), — за исключением двери, которая, подчиняясь практической необходимости входить в это странное королевство фантазии и выходить из него, была сделана в форме женской фигуры.
Должен сказать, что ощущение было такое, будто меня закутали в гобелен. Но хотя изобилие украшений на меня давило, я был бы не прочь посмотреть подольше — чтобы насладиться этим складом сокровищ, а также попытаться увидеть все это глазами человека, выросшего на Хэнд-корт. Ему все это наверняка казалось еще более чуждым, чем мне. Но невозмутимый лакей не проявлял ни капли интереса к окружающему и явно ожидал от меня того же. Он прошагал вперед и встал у двери на другом конце зала, дожидаясь меня. На его скучающем лице было написано, что хозяин не любит опозданий.
Он быстро провел меня через две небольшие комнаты, которые вполне могли бы служить примером в моральной проповеди об опасностях излишеств. Они были набиты сокровищами, каждое из которых можно было бы рассматривать часами, но все вместе они просто ошеломляли, как изобилие хорошей кухни приглушает вкусовые ощущения. Потом он постучался в дверь третьей комнаты, и через мгновение мы услышали слабое: «Войдите!»
— Мистер Хартрайт, сэр, — доложил лакей и шагнул в сторону, точно заводная игрушка, чтобы впустить меня.
После столь необычного знакомства с домом я с удивлением (и сильным облегчением) вошел в уютную библиотеку, немногим больше нашей гостиной в Лиммеридже, которую почти можно было назвать обыкновенной. Первым было ощущение тепла — от яркого пламени угля в мраморном камине, от закатного солнца, пробиравшегося в окна и бросавшего последние лучи на желто-золотой ковер, от рядов переплетенных в кожу книг вдоль выкрашенных красным стен и от двух шипящих газовых светильников у алькова в дальнем конце комнаты, ярко освещавших полированную кожу и позолоченные буквы. На большом круглом столе посреди комнаты умывалась светло-бежевая кошка, повсюду стояли мягкие диванчики и кресла, обитые красивой белой тканью в цветочек, которые так и звали присесть и отдохнуть.
Полковник Уиндэм, однако, явно пребывал в ином настроении. Это был широкоплечий мужчина лет семидесяти с желтоватой кожей и седой гривой. С того самого момента, как я вошел, он ясно дал понять, что с нетерпением будет ждать, когда я уйду. Он, правда, подошел пожать мне руку, но после этого снова отскочил, словно магнит, который поднесли к другому магниту той же полярности, и зашагал по комнате, потирая пальцами ткань отлично скроенного серого сюртука.
Я подождал, пока он заговорит, но он упрямо хранил молчание, и через минуту-другую я понял, что если мы вообще будем разговаривать, то разговор придется начать мне.
— Возможно, вы помните, — сказал я, — что я вам писал. О Тернере.
Он кивнул.
— Я хотел знать, возможно…
— Я едва его помню, — пробормотал он, не глядя на меня (все время, что я там был, он ни разу не встретился со мной глазами; он смотрел куда-то поверх моей головы, в сторону или под ноги, будто комната еще не открыла ему всех своих секретов, и постоянно обнаруживал новые интересные предметы, которые его отвлекали).
