— Да, — ответила она и поставила поднос.
Я ожидала, что она продолжит, но вместо этого она занялась чаем, разлила его в чашки, а потом поставила чайник на край жаровни, чтобы он не остывал. Надеясь продолжить тему, я сказала:
— Это было очень щедро с его стороны.
Я пожалела об этих словах раньше, чем успела договорить их. Она снова покраснела и сказала:
— Вы не думаете, что я заслужила такой доброты, да?
— Нет, конечно, нет. Я просто хотела сказать… — Но я, конечно, не могла сказать то, что на самом деле подумала: мало кто из удачливых художников был так щедр к служанке.
Чтобы скрыть свое смущение, я сказала:
— А почему вы их не повесите?
— Я держала их наверху, но все время боялась, что их украдут. Мой сын скоро положит их на безопасное хранение.
Признаюсь, я задумалась над тем, почему она их не продаст, таким образом одновременно и избавившись от тревог, и обеспечив себе спокойную старость. Должно быть, она догадалась, о чем я думаю, потому что тут же сказала:
— Я не могла с ними расстаться.
— Они вам напоминают о море? — сказала я.
Она кивнула.
— Возможно, у вас есть родственники во флоте? — сказала я. — Мальчики снаружи упоминали…
— Адмирала?
— Да.
Она снова кивнула, на этот раз устало.
— Так они его звали.
— Мистера Тернера? — переспросила я. Это было странно, но ведь больше ни о ком мы не говорили.
— Да, — сказала она. — Они звали его адмирал Бут. — Она помедлила, спокойно наблюдая мое удивление, а потом, словно я должна была догадаться сама, продолжила: — Они считали, что он мой муж.
Я растерялась, словно путник, который внезапно обнаруживает, что у него нет ни карты, ни компаса. Что мне спросить, чтобы не показаться грубой? Самый очевидный вопрос «почему?» явно попадал в эту категорию и, с другой стороны, мог обнаружить новую удивительную информацию, которая только еще больше меня бы запутала. Наконец я осторожно спросила:
— Вы долго были знакомы с мистером Тернером?
— Двадцать лет, — сказала она. — Мы впервые встретились, когда у меня был пансион в Маргейте. Потом, после смерти мистера Бута, мистеру Тернеру захотелось поселиться у реки, так что он попросил меня переехать в Челси и вести его дом.
— Должно быть, он очень вам доверял, — сказала я.
Она кивнула, с гордостью принимая заслуженную похвалу.
— Он называл меня «служанкой искусства».
— Так вы помогали ему в работе?
— О да. Я подготавливала его палитру каждое утро и проверяла, все ли в порядке. — Она сказала это с теплотой, словно ей стало легче от нашей беседы.
Через пару секунд мне неожиданно помог кот, который встал, запрыгнул на мои колени и начал лениво запускать когти в мое платье. Впервые за время разговора миссис Бут улыбнулась.
— Это большая честь, — сказала она. — Джейсон обычно любит только мужчин. Особенно он любил мистера Тернера — сидел у того на колене, на плече, даже на голове иногда.
Я рассмеялась и решила, что сейчас можно попробовать заглянуть поглубже.
— Что за человек был мистер Тернер?
— Иногда мне казалось, — сказала она, — что он бог.
— Бог! — удивленно повторила я. — Что, он напоминал греческую статую?
Миссис Бут рассмеялась.
— Да нет, я вовсе не про внешность, — сказала она. — Я про его работу. — Она махнула рукой в сторону двух картин маслом. — Мы с вами могли бы смотреть туда же, куда и он, и видеть только непогожий день или зимнее солнце. А он видел то, чего не видят глаза простых смертных. Он видел суть вещей.
Про себя я понадеялась, что суть вещей все же выглядит иначе. Но вслух заметила:
— Да, его картины великолепны.
Это, похоже, ей понравилось. Она засияла и, будто удивленная собственным пылом, спросила:
— Не хотели бы вы увидеть комнату, где он умер, мисс Халкомб?
Вообще-то я предпочла бы остаться на месте, допить чай и порасспрашивать ее еще; но отказаться я не могла, так что ответила:
— Конечно, спасибо.
Мы поднялись по узкой лестнице, которая скрипела под ногами, словно целая процессия жалобно пищащих мышей, и вошли в небольшое чердачное помещение в передней половине дома. Сквозь квадратное слуховое окно пробивались солнечные лучи, рисуя размытый узор из света и тени на стене. Всю левую сторону комнаты занимала простая медная кровать, а перед окном стоял стул с гнутой спинкой. Полы были голые, а из мебели, кроме кровати и стула, имелись только простой шкафчик, столик, где стояли миска и кувшин. Железная лестница вела к люку в потолке. Такие комнаты обычно снимали коммивояжеры или бедные актеры.
