Я снова вздрогнул. И на сей раз непроизвольно воскликнул:
— Дженкинсон!
— Да! — произнесла она (хотя я по-прежнему не мог решить, кто же она такая). — Все вместе — «Джен». О, держитесь!
— В чем дело?
— С-с-с!
Пауза. И затем:
— Вы или он?
— Что?
— Это «Джен»? Ваше имя или его?
Я не имел сил ответить. Спустя мгновение она сказала:
— Я нащупываю.
И мне вновь показалось, что до меня доносится нечто вроде отдаленной беседы между ней и кем-то еще. Но сейчас второй голос был мужским, хрипловатым и резким.
Как это ни жутко, я должен признаться: именно таким мне представлялся голос Тернера.
Я заставил себя не думать о том, где я нахожусь и что делаю, а решил, подобно репортеру или ученому, просто слушать и запоминать сказанное, не вдаваясь в рассуждения о смысле. Но, как я ни старался, мне были слышны только обрывки беседы.
— Спит.
— Вкус.
— Почему не?…
— Понять.
— «О?»
— Виндзор.
— Узурпировать.
— Мощно (можно?).
Минутные колебания. Потом голос девушки:
— К вам никто не обращается.
Сейчас я отчетливо ее слышал; судя по возмущенному тону, она продолжала с кем-то спорить.
— Спросите его, — сказал я, — спросите его…
— Что? — сердито бросила она.
— Спросите о его профессии.
Пауза. Затем:
— Х…х…худож…
Художник. Впрочем, и этот ответ ей могла подсказать кисть.
— В каком жанре?
— Миссис, миссис Уоссер…
Я сердито тряхнул головой.
— Что он рисует?
— Ой… ой…
— Это все?
Тишина.
— Попросите его назвать одну из своих картин.
— Вон… вон…
— Где?
— Нет же! Вон!
— А, волны? Вы про волны говорите? Про воду?
— Да… так… ак… ак'рель.
Я понял: если не переменить тактику, я рискую сойти с ума. И произнес:
— Лу.
Девушка подождала продолжения. Но я молчал, и она произнесла:
— Что имеется в виду?
— Знал ли он женщину по имени Лу?
— Гм…
Она словно пыталась что-то понять, и нотки озабоченности, прозвучавшие в ее голосе, странно контрастировали с безмятежной неподвижностью лица миссис Маст.
— У реки?
— Да.
Послышалось нечленораздельное бормотание, а потом — смешок.
— Что такое? — спросил я.
— Он говорит «Воды Лу».
Она снова рассмеялась. Я не сразу сообразил, почему. Но затем меня пробрала странная дрожь, в которой смешались страх и возбуждение: в ее произношении эти слова напоминали «Ватерлоо», так что ответ, без сомнения, был очень «тернеровским». Конечно, это могло оказаться простым совпадением или следствием особой ловкости миссис Маст, которая не только угадала, с кем я пытаюсь войти в контакт, но знала о пристрастии Тернера к «наполеоновским» каламбурам и бесконечным упоминаниям о воде и поэтому заставила «дух» изъясняться таким же образом. Впрочем, поначалу я действительно поверил, что общаюсь с Тернером.
Одна лишь мысль об этом — или надежда на это — сделала меня безрассудным.
— Это правда… это правда, — выговорил я, совершенно позабыв о миссис Маст и ее матери, — что он связал ее и надел капюшон на ее голову?
Молчание.
— Что он говорит?
— Он не говорит ничего.
Я начал умолять. Я едва не заявил, что молчание сведет меня с ума. И лишь усилием воли взял себя в руки.
— А как насчет Сэндикомб-Лодж, в таком случае? — спросил я. — Почему он выстроил именно такой подвал?
Молчание. Я набрал побольше воздуха.
— Очень хорошо, — сказал я. — Последний вопрос. Только один. Что он знает о человеке по имени Симпсон?
Ответа не последовало. Я ждал, решив ничего больше не говорить. И пока я выжидал, в моем воображении возникла картина столь яркая и детальная, словно ее намеренно передо мной водрузили.
Полотно Тернера «Улисс, насмехающийся над Полифемом».
Но я не просто разглядывал развернувшееся передо мной зрелище, а стал его частью. Все вокруг меня пребывало в движении: кривлялись фигуры на корабле; лошади возносили ввысь солнце; гигант в агонии сжимал руками безглазое лицо.
Я прошептал:
— Вы здесь?
Ничего. Только глубокая тишина, которая становилась все мертвеннее и безнадежнее.
Памятуя о наставлениях миссис Маст, я не вмешивался и не двигался. Но минуты сменяли одна другую, и я задумался о том, все ли идет, как полагается. И когда в конце концов пожилая женщина, сохранявшая до тех пор спокойствие и неподвижность, внезапно переместила положение и заглянула в лицо дочери (впрочем, в темноте я мог ошибиться), я понял: что-то не так.
