«Но почему я так ненавижу свою жизнь?»
Он освоил все ступени подготовки и игр. Ему нравилось учить мальчиков своего отделения, и они охотно ему подчинялись. Он чувствовал всеобщее уважение к себе, а солдаты вечерней группы его почитали. Командиры приходили, чтобы ознакомиться с тем, что он делает. В столовой у него просили разрешения сесть за один с ним стол. И даже отношение учителей было уважительным.
У него было столько этого проклятого уважения, что хотелось просто завопить.
Он смотрел на маленьких детей из своей армии, прибывших прямо из групп запуска, смотрел, как они играют, как вышучивают своих командиров, когда думают, что за ними никто не наблюдает. Он смотрел на братства старых солдат, вместе проведших в боевой школе многие годы. Как они болтают и со смехом вспоминают старые времена и давно выпустившихся солдат и командиров.
Но ни он, ни его старые друзья никогда не смеялись и не вспоминали прошедшие дни. Была только работа. Только понимание и воодушевление, связанные с игрой. Но ничего сверх этого. Этим вечером его отчаяние достигло верхней точки. Эндер и Алаи обсуждали тонкости маневрирования в открытом космосе, когда к ним подошел Шэн, который слушал их первые несколько минут, а потом вдруг неожиданно схватил Алаи за плечо и заорал:
— Нова! Нова! Нова!
Алаи расхохотался, и Эндер несколько секунд смотрел, как они вспоминают бой, в котором им пришлось применить маневр открытой комнаты. Они проскользнули мимо взрослых мальчиков и… Вдруг они вспомнили, что с ними Эндер.
— Прости, Эндер, — сказал Алаи.
«Прости, Эндер. Но за что? За то, что они друзья?»
— Я тоже там был, ты же знаешь, — сказал Эндер.
И они снова извинились. Вернемся к работе. И к уважению. Эндер вдруг понял, что в своем веселье и своей дружбе им даже и в голову не могло прийти, что Эндер мог бы быть вместе с ними.
«Но как им было догадаться, что я тоже часть этого? Ведь я не рассмеялся вместе с ними и не вступил в разговор. Я просто стоял и смотрел, вел себя, как учитель.
И воспринимают они меня соответственно. Учитель. Легендарный боец. Они не видят во мне одного из них. Теперь я не тот, кого можно обнять и кому можно шепнуть на ухо „Салам“. Это все продолжалось до тех пор, пока я еще казался жертвой. Пока был уязвимым».
Сейчас же, когда он стал отменным солдатом, он чувствовал себя абсолютно одиноким.
«Давай, пожалей себя, Эндер». Он напечатал несколько слов на своей доске и лег на койку.
БЕДНЫЙ ЭНДЕР.
Затем он посмеялся над собой и стер надпись. В этой школе не было мальчика или девочки, которые не хотели бы поменяться с ним местами.
Он вызвал личную игру. В который раз он шел по деревне, построенной гномами в холме, бывшем когда-то телом великана. Скелет великана значительно облегчил им работу: крепкие стены можно было сложить между ребрами, имеющими как раз требуемую для этого кривизну, а межреберные промежутки обладали такой шириной, которая была необходима для установки окон. Скелет был разделен на квартиры, двери которых открывались в коридор, идущий вдоль позвоночника. Публичный амфитеатр был встроен в таз, а между ногами великана паслось стадо самых обычных пони. Эндер никогда не мог понять, чем же в данный момент занимаются гномы, а те всегда давали ему спокойно пройти через свою деревню, и он, в свою очередь, не причинял им вреда.
Он обогнул тазовую кость у выхода на публичную площадь и пересек пастбище. Пони испуганно ускакали от него… Он их не преследовал. Эндер не понимал, как игра вообще могла еще продолжаться. В старые времена, когда он только добрался до Конца Света, все время приходилось драться и разгадывать загадки — он должен был все время или обращать в бегство врагов, стараясь сделать это прежде, чем они убьют его, или искать способ обойти очередное препятствие. А сейчас, куда бы он ни пришел, все было мирно, никто не нападал на него и ничто не вставало у него на пути.
Конечно, за исключением той самой комнаты в замке на Конце Света. Она была единственным опасным местом, которое еще оставалось. И Эндер, много раз клявшийся больше не входить в эту комнату, все равно всегда возвращался туда, всегда убивал змею, всегда смотрел в глаза своему брату и всегда, что бы он после этого ни делал, погибал.
