— Я хочу быть там, — настаивал Либо.
— Ты ведь понимаешь, Либо, что мы будем фотографировать все это в подробностях.
— Это же я сказал вам, что так нужно сделать для составления отчета Звездному комитету.
— Но тебе не следует присутствовать при этом, Либо, — голос Боскиньи был властным. — Кроме того, нам нужен твой отчет. Нам необходимо известить Звездный комитет как можно раньше. Готов ли ты приступить к работе прямо сейчас, пока все происшедшее свежо у тебя в памяти?
Она, безусловно, была права. Только Либо и Новинья могли как очевидцы описать происшедшее, и чем скорее, тем лучше.
— Я готов, — сказал Либо.
— И твои наблюдения, Новинья, тоже нужны. Пишите раздельно, не советуясь друг с другом. Сто Миров ждут вас.
Компьютер уже получил извещение, и их донесения были отправлены по ансиблу незамедлительно, со всеми ошибками и исправлениями. Во всех Ста Мирах люди, занимающиеся ксенологией, прочли каждое напечатанное ими слово. Многие другие получили обобщенную компьютером информацию о происшедшем. Эндрю Виггин, находящийся на расстоянии в двадцать два световых года от Лузитании, узнал об убийстве свинками ксенолога Жоао Фигейра Альвареса и рассказал об этом своим студентам еще до того, как его тело было внесено на территорию Милагре. Как только Либо закончил свое донесение, его окружили представители власти. Новинья смотрела на них и со все возрастающей мукой видела, что лидеры Лузитании не в состоянии утешить Либо, что своими словами они лишь растравляют его боль, и пуще всех — епископ Перегрино; по-своему понимая утешение, он сказал Либо, что, несмотря на их сходство с человеком, свинки на самом деле животные и что его отец был разорван дикими зверями, а не убит. Новинья готова была крикнуть ему: «Значит, Пипо посвятил свою жизнь ничему иному, кроме как изучению зверей? И его смерть была не убийством, а деянием Бога?». Но ради Либо она сдержалась; он сидел в присутствии епископа, кивал и, наконец, отделался от него благодаря своей терпимости гораздо быстрее, чем Новинья смогла бы добиться этого спором.
От дона Кристао из монастыря было гораздо больше помощи, он задавал разумные вопросы о событиях дня, что заставляло их отрешиться от эмоций и анализировать свои ответы. Однако вскоре Новинья перестала отвечать. Большинство спрашивали, почему свинки так поступили; дон Кристао спрашивал, что Пипо мог сделать такого, что могло вызвать его убийство. Новинья прекрасно знала, что именно сделал Пипо: он рассказал свинкам об их секрете, открывшемся ему при изучении модели, подготовленной Новиньей. Но она не говорила об этом, а Либо, казалось забыл то, что она рассказала ему в спешке несколько часов назад, когда они уходили на поиски Пипо. Он даже не взглянул на модель. Новинья удовольствовалась этим, она очень надеялась, что он вспомнит.
Расспросы дона Кристао были прерваны с приходом мэра и нескольких мужчин, помогавших нести останки Пипо. Несмотря на плащи, они промокли до нитки и были забрызганы грязью; правда, кровь с них смыло дождем. Они, казалось, были смущены и даже почтительно склонили головы перед Либо, почти кланяясь ему. Новинье пришло в голову, что их почтительное отношение было не совсем похоже на обычную осторожность, которую люди проявляют к тем, кого близко коснулась смерть.
Один из них сказал Либо:
— Теперь ты зенадор, не так ли? — и это отношение проскользнуло в его словах. Ксенолог не имел никакой официальной власти в Милагре, но его уважали — его работа была главной и единственной причиной существования колонии, разве не так? Либо не был больше мальчиком; ему надо было принимать решения, его уважали, он переместился с окраины жизни колонии в самый ее центр.
Новинья почувствовала, что ее жизнь рушится. Все было не так, как ей представлялось. Она предполагала работать здесь еще несколько лет, учась у Пипо, имея Либо наперсником; такой образ жизни ей и хотелось вести. Поскольку она уже была ксенобиологом колонии, она также имела свою нишу, которую занимала согласно своему статусу взрослого члена общества. Она не ревновала Либо, она просто хотела вместе с ним побыть еще немного детьми. Точнее говоря, вечно.
