— Они действительно спрашивали ее об этом?
— Были разные слухи, и епископ Перегрино проверял их. — Дона Криста слегка сжала губы, говоря о молодом духовном лидере Лузитании. Говорили, что духовная верхушка никогда не ладила с орденом Детей Разума Христова. — Ее ответ был поучительным.
— Представляю.
— Она сказала примерно так: если ее родители действительно слышат молитвы и имеют влияние на небесах, достаточное для их исполнения, тогда почему они не ответили на ее молитву о воскрешении их из мертвых? Это было бы полезным чудом, сказала она, и прецеденты известны. Если Ос Венерадос действительно могут совершать чудеса, то, значит, они любят ее недостаточно сильно, чтобы ответить на ее молитву. Она предпочитает думать, что ее родители до сих пор любят ее и просто не могут ничего сделать.
— Прирожденная спорщица, — сказал Пипо.
— Это еще не все: она сказала епископу Перегрино, что если Папа объявит ее родителей преподобными, то церковь тем самым подтвердит, что родители ненавидят ее. Прошение о канонизации ее родителей доказывало, что Лузитания презирает ее; если его удовлетворят, то это покажет, что и церковь уважать не за что. Епископ Перегрино был вне себя.
— Насколько я знаю, он все же отослал прошение.
— Это было сделано для блага общества. Да и все эти чудеса действительно были.
— Кто-то прикасается к святыне, и у него проходит головная боль, и все кричат: «Milagre! — os santos me abenco-aram!» (Чудо! Святые благословили меня!).
— Священный Рим, как вы знаете, требует более существенных чудес. Но это не важно. Папа милостиво позволил нам назвать наш маленький город Милагре, и теперь, я думаю, с каждым упоминанием этого названия скрытая ярость Новиньи становится еще жарче.
— Или холоднее. Никто не знает, какой температуры бывают такие вещи.
— В любом случае, Пипо, вы не единственный, кто спрашивал о ней. Но вы единственный, кто делал это ради нее самой, а не из-за ее святых и благословенных родителей.
Грустно думать об этом, но кроме ордена Детей Разума Христова, который управлял школами Лузитании, никто не беспокоился о девочке, если не считать того незначительного внимания, уделенного ей Пипо.
— У нее есть друг, — произнес Либо.
Пипо и забыл, что его сын находится здесь: Либо вел себя так тихо, что его присутствие не ощущалось. Дона Криста тоже удивилась.
— Либо, — заявила она, — я думаю, что с нашей стороны было неблагоразумно вот так обсуждать твою одноклассницу в твоем присутствии.
— Я теперь ученик ксенолога, — напомнил ей Либо. Это значило: он уже не школьник.
— Кто же он? — спросил Пипо.
— Маркао.
— Маркос Рибейра, — объяснила дона Криста. — Высокий такой парень…
— А, тот, который похож на кабру.
— Он действительно силен, — сказала дона Криста. — Но я никогда не замечала дружбы между ними.
— Однажды Маркао обвинили в чем-то, а она видела, что было на самом деле, и заступилась за него.
— Ты великодушен к ней, объясняя это таким образом, — сказала дона Криста. — Я думаю, что вернее будет сказать, что она разоблачила ребят, которые сделали это и пытались свалить всю вину на него.
— Маркао так не считает, — сказал Либо. — Я несколько раз замечал, какими глазами он смотрит на нее. Это не Бог весть что, но все же хоть кто-то к ней хорошо относится.
— А ты? — спросил Пипо.
Либо ответил не сразу. Пипо знал, что это значит. Он искал в себе ответ. Не такой ответ, что расположил бы к нему взрослых, и не такой, что вызвал бы их гнев, — двумя этими хитростями любят пользоваться дети его возраста. Он хотел найти в себе истинный ответ.
— Мне кажется, — сказал Либо, — что она не хочет, чтобы ее любили. Она вроде гостя, собирающегося уйти домой в любую минуту.
Дона Криста серьезно кивнула.
— Совершенно верно, точно такой она и выглядит. А теперь, Либо, мы должны исправить нашу ошибку — выйди, пожалуйста, пока мы…
Он вышел, не дослушав ее до конца, быстрым кивком и полуулыбкой показывая — да, я понимаю, и ловкость его движений доказывала то, что он не будет говорить лишнего, более красноречиво, чем если бы он уговаривал их разрешить ему остаться. Пипо понял по его поведению, что Либо не понравилась просьба удалиться; он умел заставить взрослых почувствовать смутную незрелость по сравнению с ним.
