— За меня можете не беспокоиться, — сказал Эндер.
— Нам придется увезти тебя отсюда. На Эросе полно русских десантников, и Полемарх — тоже русский. В любой момент ситуация может выйти из-под контроля.
Эндер опять повернулся к ним спиной. На этот раз они не возражали. Но он не стал спать, он слушал, о чем они говорят.
— Этого-то я и боялся, Рэкхэм. Вы дали ему слишком большую нагрузку. Некоторые из менее крупных сторожевых отрядов чужаков могли бы подождать. Можно было бы устроить ему несколько дней отдыха.
— И ты принялся за то же самое, Грэфф. Тоже пытаешься решить, как мне было бы лучше действовать? Вы не знаете, что могло бы произойти, если бы я не толкал его. Этого никто не знает. Я сделал так, как сделал, и это сработало. Несмотря ни на что, это сработало. Запомни эти аргументы моей защиты, Грэфф, они могут тебе еще пригодиться.
— Простите.
— Я и сам вижу, как это подействовало на него. Полковник Лики утверждает, что с большой долей вероятности Эндер вообще не сможет оправиться, но я этому не верю. Он очень сильный. Вдобавок победа значит для него слишком много, а он победил.
— Не надо рассуждать о силе. Ему всего одиннадцать. Дайте ему отдохнуть, Рэкхэм. Пока что настоящего взрыва еще не произошло. Давайте на всякий случай поставим охрану у его двери.
— Или у какой-нибудь другой двери. И сделаем вид, что он за ней.
— Можно и так.
Они вышли. Эндер опять уснул.
Время шло, никак не задевая Эндера; лишь изредка он просыпался ненадолго, чтобы снова уснуть. Однажды его разбудило что-то, давящее на его руку, какая-то тупая и навязчивая боль. Он поднял другую руку и нащупал иглу, воткнутую в вену. Он попытался вытащить ее, но она была закреплена лейкопластырем, а он был слишком слаб. В следующий раз он проснулся в темноте от чьей-то возни, возле его кровати. Его разбудил какой-то очень громкий звук, долго звеневший в ушах, но он не понял, что это было.
— Включите свет, — сказал кто-то. А потом ему показалось, что кто-то тихо заплакал.
Это мог быть тот же самый день, но могла пройти и неделя. Если же судить по снам, то должны были пройти месяцы. Во сне он заново пережил всю свою жизнь. Снова Угощение Великана, встреча с детьми-волками, и снова он избегал ужасной смерти и совершал многочисленные убийства. Голос в лесу шептал ему, что для того, чтобы добраться до Конца Света, он должен убить детей. Он пытался ответить, что никогда не хотел никого убивать, что его никогда не спрашивали, хочется ли ему убивать. Но лес только смеялся в ответ. Когда он прыгал с утеса в Конце Света, то иногда его подхватывало не облако, а истребитель, который доставлял его к наблюдательному пункту у самой границы мира чужаков, чтобы он мог снова и снова наблюдать за тем, как Маленький Доктор запускает реакцию на поверхности планеты. Вид на гибнущую планету начинался издалека, затем зрелище приближалось все ближе и ближе, пока он не начинал видеть, как взрываются отдельные чужаки, вначале превращающиеся в кляксы яркого света, а потом выпадающие в виде горсток грязи. Он видел Царицу в окружении младенцев, но Царица была его матерью, а детьми были Вэлентайн и все те, кого он знал по Боевой школе. У одного из них было лицо Бонзо, он лежал, и из его глаз и носа сочилась кровь. «У тебя нет чести», — повторял он. И всегда сон кончался тем, что перед ним возникало или зеркало, или поверхность воды, а иногда и просто металлический корпус ракеты — словом, что-то, в чем он видел отражение своего лица. Вначале это всегда было лицо Питера, вымазанное кровью и с торчащим изо рта кончиком змеиного хвоста. Но постепенно его сменило его собственное лицо, постаревшее и печальное, с глазами, скорбящими по миллиардам и миллиардам убитых. И все же это были его глаза, и он мог спокойно встречать их взгляд.
В этом мире Эндер прожил множество жизней, пока на Земле в течение пяти дней шла Война Лиги.
Когда он снова проснулся, то оказалось, что он лежит в темноте. В отдалении слышались хлопки разрывов. Некоторое время он прислушивался к ним, а затем услышал чьи-то осторожные шаги рядом с кроватью.
