— Отрадку Порошкину! Слабая она, зиму не перетерпит!
— Нет! Замолкни, Завид! Червослов, как есть червослов! Да чтоб твой корень пересох, чтоб тебе живота не было! — напустилась на мужичка молодая женщина.
Она бесстрашно наступала на него, подняв руки, готовая вцепиться в лицо, а тот пятился, прикрываясь рукой, но продолжая кричать:
— Отрадку, Отрадку!
А люди понемногу стали отходить от другой женщины, как две капли похожей на полудницу; маленькая босая девочка рядом с ней испуганно вцепилась в ногу матери.
— Пороша его не приветила, так он и рад отмстить! Пёс шелудивый! Не слушайте его, люди!
Но все молчали и смотрели на мать с дочкой, одиноко стоявших посреди круга; Пороша только мотала головой и тихо причитала.
— Всё, так и порешим, — неожиданно сказал крепкий хмурый мужчина, вокруг которого тоже стояли дети. Свои — не чужие...
— Ждан, как же...
— Умолкни, Гроздана. Кого-то надо отдать, а Отрадка и вправду слабая, и...
— Беги! — крикнула Пороша, подтолкнула дочку в сторону, а сама раскинула руки и загородила дорогу
Девочка сорвалась с места и вмиг скрылась за углом ближайшего дома.
Сразу трое молодых мужчин кинулись за ней, оттолкнув мать. Вскоре послышался крик, а затем показались парни, один из них волок упиравшуюся Отрадку.
— Вот и ладно, — проговорил старик волхв. — А теперь...
Видение растаяло, сменившись новым — лесная избушка на таких же столбиках-ножках, как и в деревне, а на пороге красивая статная женщина с копной каштановых волос и зелёными крупными очами. Была б первая красавица, если б левый глаз её чуть не косил, а из-под верхней губы, справа, не выпирал волчий клык. Перед ней на ступеньках распростёрлась рыдающая Пороша.
— Помоги, Джега, спаси дочку!
— Научу, горемыка, как дочку вызволить, но не даром, нет, а за службу.
— Отслужу, отработаю, только помоги!
— Служба у меня непростая. Сколь живу я, столь и ты служить будешь.
— Согласна! На всё согласна!
— Тогда поднимайся, дам тебе испить снадобья, а после пойдешь на поле и польёшь посевы...
Снова вокруг зрителей раскинулись поля, где посреди сохнущих колосьев ржи шла Пороша; волосы её разметались по плечам, а взгляд блуждает из стороны в сторону. Она бормочет какие-то слова и крутит головой, будто говорит с кем-то или ищет что-то. Вдруг замирает, прислушивается и задирает голову вверх. Там, в вышине, лишь жгучее солнце и синее небо без единого облачка, но женщина улыбается и вскидывает правую руку. В руке серп. Р-р-раз, и кровь хлещет из глубокой раны на горле, но не падает на землю, а поднимается вверх, в небо. Вокруг красных капель начинает клубиться розовый туман, с каждой секундой делаясь всё плотнее и темнее. Через минуту уже собралась большая багровая туча. Грохочет гром, и первые капли воды падают на землю. Вместе с каплями падает в колосья и Пороша.
Видение исчезло, и путники снова очутились на дороге. Духота и жар как будто отступились, и люди, очнувшись, крутили головами и шумно вздыхали. Полудница глядела на Олега, а затем поклонилась ему и исчезла.
— Путь вам свободен... — только и услыхали они шелест над травой.
Кобыла поднялась на ноги, зафыркала, глянула большим глазом на людей и пошла вперед.
— Куда, заполошная, куда?! — крикнул Демид, хватая повод.
Все забрались в телегу и дальше ехали молча.
После ухода денщика Воронцов на краткое время предался унынию. Впереди его ждала подготовка к приёму, дело, в отсутствие сноровистого слуги, долгое и муторное. Тихон никогда не был к сим таинствам пригоден, а здесь, в глуши, едва ли найдётся толковый куафёр.
— Ива-ан!
— Я его кликну, барин, — кротко сказала старушка-стряпуха, выглянув из своего печного уголка.
Только вышла за порог, как послышался звонкий чистый голос, вовсе с её летами не соотносящийся:
— Ваню-юша!
Вскоре в зал вбежал давешний мальчик.
— Чего изволите, барин?
— Скажи, есть ли в вашем городе куафёр?
— Кто?
— Парикмахер.
— Нет, барин, немецких нет фамилий.
— Цирюльник, брадобрей — есть такие?
— А! Да, есть.
— Сбегай, позови.
— А нет его дома, с утра он по красным дворам ездит, господ прихорашивает.
— Тьфу ты пропасть. Тогда готовь баню, неси туда горячую воду, рушники, зеркало, потом будешь мне прислуживать. Скажи ещё, чтоб кафтан мой взяли почистить, да чтоб прилежно!
