соглашаются изредка на вмешательство государства; иногда же это происходит вследствие еще более низменной причины: чтобы заставить наиболее обеспеченных эгоистов застраховать себя от опасности, угрожающей им со стороны нищеты и ненависти остальных. Правильно понятый интерес, удовлетворение эстетического чувства, а для многих из них – настоятельные требования религиозного чувства – вот причины тех уступок, на которые соглашаются эти экономисты и моралисты.
Вмешательство государства, которое мы считаем необходимым, коренится исключительно в идее справедливости и в том чувстве, которое она порождает в человеческом сердце. С нашей точки зрения, не внешний, видимый всем порядок страдает, когда вследствие невмешательства государства происходят огромные экономические потери или важные социальные несправедливости: нарушается моральный порядок, невидимый, внутренний, но священный.
Если мы настаиваем на этих различиях, то не из боязни слов и не для избежания какой-либо опасной для нас квалификации. Нет, мы поступаем так для того, чтобы рассеять двусмысленность, пагубную не столько для тех, кто становится ее жертвой, сколько для тех, кто ее поддерживает.
Нам казалось полезным установить (почему на последней странице не выразить мысль, которой проникнута вся эта книга?), что, помимо социализма, рекомендующего неприемлемые средства – беспредельную регламентацию и грубую силу; помимо убогих и бесплодных возражений, выставляемых против него индивидуализмом, потерявшим правильный путь; помимо государственного социализма, этой детской попытки примирить принципы, исключающие друг друга, этого наивного возвращения к идее просвещенного деспотизма, которая имела лишь переходное значение и была справедливо дискредитирована, найдется место для возвышенной доктрины, совершенно мирной, либеральной и прогрессивной: для индивидуализма, действительно заслуживающего это название. Конечно, это не новая доктрина, потому что она идет от XVIII века и французской революции; но она в некоторых отношениях возобновлена, а в других дополнена и в таком виде одна только способна просветить и успокоить множество искренних людей, мятущихся в мучительных сомнениях.
