К счастью, все обошлось, пожар почти сразу удалось потушить. Всю ночь матери терли порошком закопченный потолок.
Во всем было виновато солнце.
Иногда Ибишеву кажется, что любовное безумие, охватившее его, внешне похоже на рогатую ехидну, изображение которой он видел в какой–то книге. Она постепенно растет в нем — пятнистое скользкое чудовище, с каждым днем становясь все более заметной, и ее уже почти невозможно скрыть… Он словно тень бродит по темной квартире в костюмном пиджаке, натянутом прямо на голое тело. Его исхудавшее небритое лицо, покрытое вулканическими прыщами, ужасно. Он подолгу рассматривает его в буфетных зеркалах. Под ногами скрипят половицы. Ибишев подходит к фотографиям на стене. В углу гостиной начинают бить часы. Бой часов напоминает ему, что у него осталось совсем мало времени. Ибишев застегивает пуговицы пиджака и, торопливо шаркая тапочками, идет на кухню. Матери нарезают в эмалированный таз зеленую фасоль.
— Хочешь варенья? Может быть, мы тебе обед согреем? Нельзя есть столько сладкого…
— Поешь лучше фрукты, сынок…
— Каникулы скоро кончаются, — говорит Ибишев, смущенно улыбаясь, и, взяв с собой банку вишневого варенья, уходит на балкон.
Несмотря на нестерпимую жару, ему нравится сидеть на балконе в самое пекло, когда глазам больно смотреть на улицу, вызолоченную солнцем. На полу валяются старые газеты и пустая банка из–под варенья. Ибишев сидит неподвижно, прижавшись спиной к теплой стене. Он словно спит. Пот градом струится по его груди. Он может сидеть так очень долго, почти не меняя позы.
У него болят зубы.
Алия — Валия боятся оставлять его одного и поэтому ходят на базар и в магазин по очереди. И даже когда он просто сидит на балконе, кто–нибудь из них обязательно дежурит рядом. Они очень устали. Ибишев совсем измучил их. Но они все еще надеются, что одержимость его пройдет сама собой.
Когда Ибишев, наконец, понял, что за ним следят, он стал уходить из дома.
— Куда ты, сынок? Ты посмотри, какая жара! Даже собак нет на улице! Лучше немного полежи, отдохни… — голоса дрожат от волнения. В ответ молчание. Вдовы беспомощно смотрят, как он, опустившись на корточки, зашнуровывает кеды. В коридоре полумрак. Пахнет сыростью.
— Ты же недавно встал после температуры…опять перегреешься…сыночек, куда ты собрался?…Зачем ты нас мучаешь?
Матери начинают жалобно всхлипывать.
Выйдя из подъезда на ослепительное солнце, Ибишев словно с головой погружается в кипящую воду. По телу пробегает томная дрожь. Он быстро пересекает пустынную улицу, чувствуя, как горячий асфальт липнет к кедам, и ныряет в узкий переулок между двумя домами.
Ибишев идет, стараясь не покидать спасительной тени от нагроможденных друг на друга зданий: неподвижные темные квадраты и треугольники на залитом солнцем асфальте. Улицы уводят его все дальше и дальше. Они переходят друг в друга, разветвляются, иногда замыкаются по кольцевой и кружат Ибишева на одном месте. Еще один лабиринт (на этот раз трехмерный), в котором безнадежно застряла несчастная душа Ибишева…
Иногда ему удавалось увидеть ее. Обычно это происходило по вечерам, когда на опаленный Денизли, наконец, милостиво опускались прозрачные фиолетовые сумерки и в тлеющем небе вспыхивали оранжевые зарницы. Она выходила на балкон в каких–нибудь удивительных, почти невесомых платьях и опускалась в шезлонг. В окнах домов загорался свет, улицы постепенно оживали. На городском бульваре в кафе начинала играть музыка, приглушенные звуки которой разносились по всему городу. Притаившись в переулке, Ибишев жадно следил за Джамилей — Зохрой, видимой сквозь балконную решетку. Сонм ночных насекомых кружился вокруг пыльной лампочки, висящей на стене над ее головой.
Сердце Ибишева замирает. Все замедляется для него, как бывает во сне. Она откидывает прядь волос со лба, поворачивает голову и смотрит куда–то в сторону. Отгоняет комара, севшего на запястье. На балкон выходит ее мать, что–то говорит ей. Она пожимает плечами…
Душа его, сконцентрировавшись в горящих глазах, дрожит и мучается, и червяк на узком лбу нервно извивается всем своим теплым тельцем… Она не видит его. И никогда не увидит. Она не должна его увидеть. Отчаяние и боль. На глаза наворачиваются слезы.
