Дорога свернула направо, к скалам, и впереди показалось море, скрытое до этого громадой электростанции. Снова начались дома. Невысокие, серые, с наглухо закрытыми ставнями, они стояли, плотно прижавшись друг к другу, на небольшом ровном участке между скалами и дорогой. В стороне от домов Селимов увидел врытый в землю толстый столб с обгорелой верхушкой. Рядом, на песке, привязанная к столбу тяжелой цепью лежала тощая рыжая собака с гноящимися глазами. Когда он подъехал ближе, собака, с трудом преодолевая напор ветра, вдруг подняла морду и с яростным рычанием стала грызть цепь. Из ее пасти клочьями потекла пена.
Следуя указанием старика–бродяги, Селимов свернул направо.
5.
Он стоит, облокотившись на горячий капот машины и, щурясь от солнца и ветра, с чувством победителя рассматривает красивую, хотя и несколько запущенную виллу, выстроенную из камня на живописной скале, нависающей над морем. Сплошной балкон опоясывает дом по периметру. На крыше солярий и барбекю из огнеупорного кирпича. Панорамные окна от пола до потолка закрыты жалюзями. Прямо перед входом пустой бассейн, облицованный синим кафелем. Он завален песком и мусором. Вдоль дороги, ведущей к дому, в ряд стоят симпатичные фонари с разбитыми плафонами и высохшие, словно обугленные, маслины. Маслины разукрашены как новогодние елки. На скрюченных ветках, облепленных сверкающим серпантином из кассетных пленок, в изобилии висят пустые металлические банки, автомобильные запчасти, выкрашенные в красный, синий и желтые цвета, проволочные звезды и сито всевозможных размеров. Все это звенит, дребезжит и гудит на ветру.
Селимов оставил машину у водонапорного бака, стоящего на ржавых железных подпорках.
Солнце стоит в зените. Окутанное странным розовым маревом, оно яростно прорывается сквозь бегущие по небу тучи пыли. И его жар подобен укусу скорпиона.
Селимов идет к входной двери. Под ногами хрустят ракушки и песок. Сквозь плотно закрытые жалюзи кто–то внимательно наблюдает за ним. Селимову не по себе.
Ветер приносит запах горького миндаля и сухой полыни.
Дверь открыла полная краснолицая женщина в малиновом халате с капюшоном. Вытирая мокрые руки о чайное полотенце, перекинутое через плечо, она с нескрываемым любопытством смотрит на Селимова и широко улыбается.
— Прошу прощения. Это дом номер тридцать девять?…Я ищу дом писателя.
— А вы кто?..
— Я из редакции. Мы договаривались о встрече…по телефону…утром.
— Покажите какой–нибудь документ. — Селимов достает из портмоне редакционное удостоверение и протягивает его женщине.
В просторном холле темно и прохладно. Снаружи доносится вой ветра, наложенный на совсем отдаленный гул беснующегося моря.
— Сюда, пожалуйста. Вообще–то мы ждали вас к одиннадцати часам. Как договорились.
— Я никак не мог найти ваш дом. И спросить было не у кого. Такой ветер.
— Проходите. Только снимите, пожалуйста, туфли. Я сейчас дам вам тапочки.
Она отодвигает тяжелую бархатную штору и Селимов оказывается в полукруглой комнате, еще более темной, чем холл. Бледный солнечный свет, просачиваясь сквозь закрытые жалюзи, ступеньками лежит на ковре. Где–то справа, в углу, размеренно стучат часы с боем. Монотонно гудит кондиционер. Глаза Селимова начинают постепенно привыкать к темноте. В глубине комнаты он различает мужской силуэт.
— Кто это?.. Слесарь?
— Нет. Это корреспондент из газеты.
— А слесаря до сих пор нет?
Женщина включает свет.
За громоздкой конторкой вишневого дерева у стены стоит розовощекий толстячок в пижамных брюках и майке. Перед ним аккуратная стопка рукописей, раскрытая книга в мягком переплете и большой высушенный краб с отломанной клешней.
Толстячок натягивает на голову малиновый берет и выходит из–за конторки.
— Пресса! Пресса — это хорошо! Хотя, честно говоря, мы вас уже и не ждали… Но лучше поздно, чем никогда! Ведь, правда?
Толстячок неожиданно подмигнул Селимову и залился идиотским хрюкающим смехом.
— Вы проходите, не стесняйтесь! Садитесь в кресло, так вам будет лучше видны картины на стене. А тетя Сяма пока нам сделает чай. Ведь, правда, тетя Сяма? А может, кофе?
Селимов неопределенно кивает. Вся стена напротив него увешана картинами. Их не меньше двух десятков. Он безошибочно узнает руку отца. Но он никогда не видел этих картин раньше.
