Он восхищался нашей бродячей беззаботной жизнью, а в нас нашел благодарных и любопытных слушателей своей, и в самом деле неординарной, истории — истории борца за революцию, за молодую Советскую республику.
Для нас он был первым живым героем, которого мы видели воочию. Был он лет на 20 постарше меня, но учитывая, что мне не было и 19-ти, был еще, конечно, не стар. Нам он был очень интересен и приятен, и познакомившись с ним ближе за два проведенные с ним дня мы с Маком между собой, в шутку нарекли его «Ганичкой». Однако позже это имя как-то пристало к нему и он безропотно отвечал на него, когда я его так называла.
За эти дни мы узнали многое о его необычной жизни Молодость его пришлась на время революционных брожений в России. Он был сыном царского генерала и ещё до революции окончил Юридический факультет Томского Университета, где он и начал увлекаться революционными идеями, а потом и деятельностью. За это его дважды пытались исключить из Университета и только благодаря «связям» отца — генерала, ему удалось закончить Университет. В революцию он поверил фанатично, и когда она грянула, он сразу же пошёл ей служить.
Он прошел всю гражданскую войну, сражаясь на фронтах от Урала до Сибири и от Волочаевки до Чёрного моря, и рассказывал о ее всевозможных эпизодах увлекательно, с подъемом, но без ложного пафоса и рисовки.
Когда Гражданская война кончилась, он, член партии и кроме того, настоящий юрист с высшим образованием, которых было очень не много в первые годы существования Советской власти, — естественно стал видной фигурой в юридическом мире.
В то время, когда мы познакомились, он был членом ВЦИК и занимал какой-то ответственный пост в Наркомюсте, и в это время отдыхал в доме отдыха ВЦИКа. О своих «вциковцах» Ганин отзывался достаточно иронически: «Заелись, барахлом обросли! Сами скоро в буржуев переродятся!»
В доме отдыха ему было скучно и до встречи с нами он радовался, что срок его кончается и он уезжает. Но теперь он уже жалел, что должен ехать и досадовал, что наше знакомство произошло так поздно, накануне отъезда.
На другой день он пришел снова и весь этот последний день провел у нас. Он принес с собой бутылку чудесного вина, кажется Крымского Муската. Вино было, наверное, дорогое, мы, безденежные студенты никогда такого и не пробовали. Было опять весело и интересно.
Потом он уехал. Был он в то время, как выяснилось, одним из заместителей Н. В. Крыленко.
Так с Артэка началась наша многолетняя дружба, хотя виделись мы за это время очень редко.
В следующий раз мы встретились с ним только через пять лет, когда муж окончил архитектурный факультет Академии Художеств и мы по распределению уезжали В Башкирию. Но все эти годы между нами не прекращалась переписка.
Письма не были частыми, но были огромными, по 1015 страниц, и интересными по содержанию. Они были наполнены не столько описанием событий, сколько раздумьями по поводу виденного, читанного, пережитого.
Переписывалась с ним в основном я. Может быть потому, что я всегда была склонна к эпистолярным излияниям, и он тоже, очевидно, имел такую же склонность. Кроме того, я чувствовала простое человеческое расположение к нему и мне было интересно переписываться с ним.
За те пять лет, что мы не виделись, у Ганина произошло много серьезных событий, в корне изменивших его жизнь.
Так, вскоре после нашего знакомства от него ушла жена — его боевой товарищ, прошедшая с ним фронты гражданской войны. По-видимому он очень любил её и тяжело переживал разрыв. Но это больше читалось между строк. Ныть и жаловаться он не любил.
Потом он сошёлся с какой-то молоденькой девушкой — комсомолкой. Его всегда тянуло к молодёжи, к ребятам, пионерам, которым он отдавал очень много времени, — был «шефом» каких-то лагерей и ребята в нём души не чаяли.
Из этой комсомолки он мечтал сделать человека содержательного, духовно развитого, дать ей образование, воспитать в своем духе…
Но, не получилось.
Может быть, слишком велика была разница лет, может быть, он слишком подавлял её своим авторитетом, принципиальностью, безапелляционностью.
