Захватила она только свои «бижутерии» — такой маленький чемоданчик, с браслетами, кольцами и ожерельями. Его потом отобрали, но дали расписку. А теперь, на этапе, и расписку отобрали. И как же теперь быть без расписки?
Она с недоумением и страхом спрашивала всех, кто казался ей начальством — лагерного нарядчика и дневальную барака; начальника Культурно-воспитательно части — КВЧ — которую она упорно называла «НКВЧ», сопрягая её с НКВД! — а впоследствии — и у Фёдора Васильевича: — Куда же девались её бижутерии?.. Что же теперь делать?.. Страх и недоумение, казалось, навсегда застыли на её молодом ещё, тонком и красивом лице.
В нашем бараке её быстро приодели и подкормили, так как после этапа она едва держалась на ногах. Но в первые же дни её отправили на фабрику. Правда, по ходатайству начальника «НКВЧ», которому мы сообщили, что прибыла очень известная, настоящая пианистка, которая очень даже может пригодиться нашему клубу, и для нас это просто — клад, её не посадили за мотор, а направили в «инвалидный цех» (и такой у нас был!). Там её поставили на лёгкую работу — крутить верёвки из отходов метража — кромок от материи.
Кромки закреплялись на большую вертушку на одном конце цеха, а концы их — на другую, в другом конце цеха. Работа была несложной: большой металлической ручкой надо было равномерно вертеть вертушку всё время в одну сторону. Никакой тебе механизации, ничего соображать не надо, и крутится вертушка, смазанная маслом, довольно легко — во всяком случае, больших усилий не требует — знай себе, стой, да крути!
«Напарница» на другом конце вертела свою вертушку в противоположную сторону — так и получалась крученая верёвка. Поскольку цех был инвалидный, то и «нормы» с женщин особо не спрашивали, а веревки шли по какой-то графе «ширпотреба».
Но в первый же день работы пани Гелена пришла в барак вся в слезах. Работа ей не давалась. То она начинала крутить не в ту сторону, то крутила слишком медленно, то была не в состоянии больше стоять на ногах… К несчастью, в напарницы ей попалась отпетая уркаганка из «мамок», которая целый день развлекалась, ругая и поддразнивая свою необычную партнёршу.
— Я крутила эту верёвку с какой-то ужасной «преступленницей» — с ужасом и слезами рассказывала пани Гелена — она меня ругала всё время, и хотела бить!..
Самое же худшее было то, что к концу рабочего дня на ладонях и нежных пальцах пани Гелены появились волдыри.
К счастью, тётю Олю, у которой резко упало зрение, как раз в это время перевели в инвалидный цех. Там тётя Оля была «своя», простая баба, и умела управляться с уркачками. При ней они не смели обижать пани Гелену. Тётя Оля успевала сделать свою «норму» — всё-таки, какая-то норма, видимо, была — и накрутить ещё хоть сколько-нибудь для пани Гелены.
…Пани Гелена стала понемногу приходить в себя. Когда мы первый раз привели её в клуб, и она увидала наш клубный рояль, она пришла в ужас — до того показался он ей расстроенным и негодным. Играть невозможно!..
И всё же она начала играть. Рояль кое-как подстроили, и теперь, правдами-неправдами освобождённая от фабрики, пани Гелена целые дни проводила в клубе за роялем, штудируя весь свой концертный репертуар… Нот, конечно, не было, но она знала весь его наизусть.
Помню её первый концерт. Как она волновалась — ничуть не меньше, чем перед концертом в консерватории, или в концертном зале — в Милане, Париже или Лондоне… Как долго она всматривалась в зеркало и взволнованно спрашивала:
…Как я «выглядываю»?.. Идет ли «ко мне» это платье?..
Для концерта ей сшили чёрное — сатиновое, вероятно — платье, с длинным шлейфом, а у кого-то нашлась белая бархатная хризантема, которую прикололи ей на грудь. Это было единственное украшение, и хотя пани Гелена горько вздыхала об отсутствующих «бижутери» — но была она очень хороша и изящна в строгом чёрном платье с белым цветком на груди.
— Нет, Женичка, правда, как я «выглядываю»? — не переставала допытываться она у меня.
Нас больше волновало другое: как примет наша неискушённая публика концерт Сен-Санса, который она выбрала для первого выступления?.. Так много музыки, такой незнакомой, непривычной… Вдруг не станут слушать?.. Своими страхами с пани Геленой мы не делились.
