Иной раз нецензурные словечки и фразы из швейпромовского лексикона бывали настолько метки и выразительны, что мне не раз хотелось составить кратенький словарик уркаганской красочной риторики. К сожалению, не составила. Правда, теперь таких словарей уже немало, а обильное оснащение ею настоящей литературы — на мой взгляд — не только не «украшает» её и не делает выразительнее, но делает её циничной и опошляет, за редким исключением, когда такая риторика необходима к месту, для понимания эмоциональности момента…
Фёдор Васильевич был ещё и прекрасным декламатором.
…Затаив дыхание слушает зал «Четырнадцатую дивизию» — Д. Бедного (как она в рай шла), а услышав раз, в каждом концерте, как ураган:
— Фёдор Васильевич — «Дивизию»!.. — «Дивизию» давай!
И это неудивительно — трагизм ситуации и «блатной дух» был так близок значительной части нашей «аудитории»…
Но и Стихи Беранже, в переводе Курочкина, — тоже хватали за душу и вызывали восторг у нашей публики:
«…Ведь я червяк в сравненьи с ним,
В сравненьи с ним…
С Его Сиятельством самим!.».
И слушатели видели перед собой крохотного, в самый пол вдавленного, униженного до предела человека!.. И у них, очевидно, возникали какие-то солидарные с ним чувства — ведь и они были тоже униженные и придавленные люди!..
Ах, недаром Фёдора Васильевича держали в «магах и волшебниках»!
…Но ещё большее удовольствие, или верней сказать — огромную радость — нашему несчастному швейпромовскому народу принесли спектакли… И зрителям, и актёрам.
…Первой пьесой, которую мы поставили, были те же «Без вины виноватые» с чудесным человечным и сильным духом Шмагой — Фёдором Васильевичем. Поставили сцены из «Леса» — весь спектакль ставить не пришлось — не нашлось никого на роль Гурмыжской. Но сцена Несчастливцева с Аркашкой — (Несчастливцев — Андрей Кремлёв), сцена с Карпом и Улитой — были великолепны. Да и знаменитый монолог Несчастливцева, обращенный к Аксюше:
«…Королевой ты будешь, королевой и со сцены сойдёшь…» —
Кремлёв читал с пафосом и чувством. Великолепно читал он и монолог Гамлета:
«…Как сорок тысяч братьев любить не могут!..» —
голос его гремел на весь зал, заполненный урками и малограмотными женщинами, за исключением наших «58-х», которых было не так-то уж много, хотя теперь приходили наши все — и зал грохотал аплодисментами.
Один из первых спектаклей (уже со мной) был — Платон Кречет. Кремлёв был хорошим Платоном, но сначала мне с ним было трудно — ведь он был профессиональным актёром, и в нём чувствовалось немного пренебрежительное отношение к любителям, вроде меня. А если что-нибудь не удавалось, он раздражался и не давал себе труда сдерживать раздражение. К счастью рядом всегда был Фёдор Васильевич, который умел вовремя брошенной шуткой, одной умной фразой, потушить вспышку, вернуть «рабочее настроение».
В основном репетиции проходили интересно, увлекательно, никто не жаловался на усталость, всем хотелось играть, и играть как можно лучше. И, право же, некоторые из «непрофессионалов» очень неплохо справлялись со своими ролями.
Помню чудесную санитарку в «Платоне» — пожилую женщину с фабрики… «Одни больные поправлялись, другие умирали, и жизнь шла своим чередом…» — Вот, совсем, как у нас — добавляла она тихонько.
…Отлична была «нахальная, напористая» Вера Газгольдер в «Дороге цветов», которую играла бывшая «левая» жена Каменева.
…Кокетливую и беспардонную Коринкину в «Без вины виноватые» — играла малограмотная уркачка, всю роль запоминавшая «по слуху», но запоминавшая быстро и игравшая с таким удовольствием и искренностью, что на сцене была подлинной Коринкиной!
…Ставили мы и «Таню» Арбузова — сентиментальная, в манере «соцреализма», пьеса — а сколько счастливых минут она доставила!
— Таню играла скромная эстоночка Фрида, долго уверявшая, что ничего у неё не выйдет, а затем до самозабвения полюбившая сцену. После двенадцати часов за мотором на конвейере, она была готова репетировать, кажется, и ещё двенадцать часов. Может быть, и неумела была её игра, но столько искренности и непосредственности было в ней, столько изящества и скромности в движениях. Немудрено, что наш эмоциональный зал неизменно разражался слезами…
