Он понимал, что «дело» — это значит общее дело. То дело, ради которого он, Сипегуб, сменил свою двубортную студенческую тужурку на эту вот косоворотку, перепоясанную шнуром, — чем не мастеровой с какой-нибудь фабрики! Дело, ради которого они с Ларисой переехали жить на Невскую заставу, поближе к мастеровым. Сняли двухкомнатную квартирку с кухней, принимают здесь и обучают грамоте — и не только одной грамоте — мастеровых людей, раздают им книги, дозволенные начальством, а также и недозволенные…
Да, да, разумеется, Лариса права. Конка — это безнравственная трата денег. Но вот как управиться со временем?
И тут он услышал робкий, какой-то неуверенный стук во входную дверь. Калитка, стало быть, не заперта, — одноэтажный домик стоит на дворе за забором. Прислушался; стук повторился — такой же неуверенный, будто стучал человек, не знающий, туда ли попал.
— Кто там? — подошел к двери.
— Господин Синегуб здесь проживают? — прозвучало из-за двери. — Мы к ним.
Он отпер дверь и впустил трех мастеровых. Все трое, еще не переступая порога, сняли шапки.
— Мы с фабрики Торнтона, господин Синегуб, с просьбой. Ребята наши тут ходят к вам, обучаете их грамоте. Так вот и мы, не поможете ли нам…
— Да вы входите, входите, — засуетился Синегуб, впуская всех троих и закрывая за ними дверь. — Вот сюда… Вот, пожалуйста, можно на гвоздь повесить, если хотите.
Он усадил гостей; двое сняли свои старенькие полупальто и сели за стол посреди комнаты, третий так и остался в широкой черной куртке, только расстегнул ее и устроился на клеенчатом диване у стены. Синегуб спросил их фамилии. Человек в куртке назвался Александровым, двое других — Смирновым и Алексеевым.
Смирнов объяснил Синегубу, что все трое умеют и читать и писать. Читают, однако, плохо, а пишут и вовсе негодно. Так что хоть и не совсем неграмотны, но требуется всем троим подучиться, чтоб можно было и книжки свободно читать, и писать без натуги, грамотно. Слыхали — господин Синегуб обучает мастеровой люд бесплатно; решили пойти к нему — попроситься в ученики.
Из темного угла подал голос и Александров — добавил, что «очень охота большая грамотным стать». Алексеев как пришел, так рта еще не раскрыл. Лицо у Алексеева рябоватое, бледное, в густой черной бородке, волосы черны, волнисты, с цыганским блеском. А глаза русского северянина выдают крепкую душевную силу. Руки тяжелые, налитые мускулатурой. Вся его широкая, богатырская фигура говорит о необыкновенной силе физической. Синегуб отметил про себя, что в молчаливом Алексееве много мужицкого: упрямство, сила и вместе с тем какая-то застенчивость, скрытность. Алексеев, на первых порах не очень расположил к себе Синегуба.
— Господа, — сказал Сннегуб. — Я рад вам помочь чем могу. Спасибо, что пришли. Вот со свободным временем у меня не так хорошо. — И пояснил, что подрядился ходить на Лиговку к артельщикам-каменщикам, это, поди, весь вечер займет. — Но вы погодите, погодите! — спохватился он, заметив, что Смирнов сделал жест, означавший «ничего не поделаешь, значит, мы опоздали». — Нет, нет, вы не поняли. Я разве отказываюсь? Я только о времени. Артельщики по воскресеньям заниматься не будут. Значит, вы по воскресеньям — ко мне. Это во-первых. Ну, скажем, артельщики не каждый день будут заниматься. Дня два в педелю непременно пропустят. Стало быть, у нас еще два дня имеются. Итого три. И достаточно. Вот только какие именно дин — это мы потом установим. Ну вот…
Он замялся и вдруг сообразил, что надо бы для начала проверить, кто как читает, как пишет. Взял «Родное слово», раскрыл на басне Крылова, подал Смирнову, потом Алексееву, подозвал к столу Александрова и убедился, что все трое читают почти правильно, только очень уж медленно. Пишут хуже: что ли слово, то грамматическая ошибка, буквы вкривь и вкось, да и не разберешь, что написано.
— А что читали? — поинтересовался Синегуб, обращаясь непосредственно к Алексееву.
— Да хорошие книжки разве найдешь? — вопросом ответил тот. — Я человек деревенский…
— Так ведь все мы, собственно, деревенские, — заметил Смирнов.
— Погодите, пусть Алексеев о себе расскажет.
