И плывет корабль - страница 3

Поет своим изумительным голосом Ильдебранда Куффари.

Поют сопрано Инес Руффо Сальтини и Тереза Валеньяни.

Поют секретари, концертмейстеры и карабинеры.

Поет толпа, выстроившаяся рядами, словно оперный хор на просцениуме.

Перед нами разворачивается самое настоящее музыкальное действо, управляемое изящными и повелительными движениями рук маэстро Альбертини.

И вот все, как бы повинуясь зову этой музыки, направляются к крутому трапу; дамы движутся в заданном ритме, словно в танце, слегка придерживая свои длинные юбки. Скользя по трапу на фоне темного металлического борта судна, пассажиры друг за другом поднимаются на освещенную палубу.

Знаменитый тенор Сабатино Лепори — он сел на судно раньше демонстрирует свои необыкновенные голосовые данные.

Быстро, ритмично по трапу взбегают матросы…

…а в это время юнги на носовой палубе уже выбирают швартовы.

И вот высоченный черный борт «Глории Н.» со светящимися в предутреннем сумраке маленькими иллюминаторами начинает медленно-медленно скользить вдоль причала под прощальные крики детей, толпы, машущих шляпами провожающих; ряды черных силуэтов, снятые сзади, похожи на оперный хор.

Все гости на верхней палубе продолжают петь. Поет даже капитан на своем мостике; ему подпевают офицеры экипажа, стюардессы и капеллан.

Поют кочегары в котельной, озаряемой сполохами огня из гигантских топок.

И вот корабль, отделившись наконец от пристани, выходит в море.

Теперь, когда судно в открытом море, характер музыки меняется, она становится веселее, живее, заразительнее.

Музыкальная фонограмма: фрагменты из «Щелкунчика» Чайковского

Все происходящее в кухне, где снуют повара, поварята и судомойки, вполне отвечает общей атмосфере приподнятости и веселья; два повара переругиваются; в клубах пара на раскаленных плитах поспевают изысканные кушанья, и неутомимые официанты тут же уносят их в зал, предварительно сдав заказы администратору ресторана, который бдительно следит за ними, стоя у своего стола.

Пассажиры «Глории Н.» уже сидят за столами в зале, не уступающем по роскоши ресторану любого дорогого отеля.

Предупредительный метрдотель ходит между столами, наблюдая за тем, как обслуживают гостей.

Все говорят одновременно, все несколько возбуждены; кинокамера, скользя от стола к столу, показывает целый набор самых разных лиц. В зале царит «bon ton».

Больше всего народу — за капитанским столом; бок о бок с офицерами экипажа мы видим кое-кого из пассажиров; метрдотель проявляет свое неназойливое внимание и к ним, желая убедиться, что все идет как надо.

Неподалеку от капитанского стола занимает свое место Ильдебранда Куффари с дочерью, секретарем и концертмейстером. Она строго отчитывает девочку за то, что та слишком шумно дует на бульон.

КУФФАРИ. Моника! Что ты делаешь?

ДОЧКА КУФФАРИ. Но мамочка, он же горячий!

КУФФАРИ. Значит, надо подождать, когда остынет.

Жена тенора Сабатино Лепори, аргентинка, со свойственной ей экспансивностью наседает на секретаря-импресарио мужа.

ЖЕНА ЛЕПОРИ (с испанским акцентом). Даже если мой муж сказал «да», это еще ничего не значит. Мой муж великий артиста, только… Ты не сердись, por favor[1], дорогой… Что поделаешь, в делах он просто ребенок.

Тенор продолжает жевать, выказывая полнейшее равнодушие к обсуждаемой теме. Секретарь возражает:

— Я бы этого не сказал. Но как бы там ни было, синьора, я здесь для того, чтобы блюсти его интересы…

ЖЕНА ЛЕПОРИ. Нет, неправда! При заключении контракта вы его интересы не защищали! И я вам сейчас скажу por que[2]. Во-первых, реклама. Она не в его пользу. Нужно изменить рекламу сопрано, она слишком шикарная по сравнению с рекламой моего супруга…

Вдруг Лепори замечает направленный на него объектив кинокамеры; быстрым жестом поправив волосы и холеные усы, он приосанивается и принимает классическую позу тенора — для солидного портрета «в три четверти».