– А почему не одновременно?
– Эмма, Эмма, – хрипло хохотнул он. – Какой распутницей ты стала!
– Это все твое влияние. – Она отщипнула виноградинку от кисточки из миски с фруктами и прижала ее к его губам. – Ты же сам говорил, что еда может быть чувственной.
– Я и не отрицаю. – Он взял виноградину в рот и съел ее.
Эмма принялась было расстегивать его рубашку, но он остановил:
– Сходи наверх за конвертиком.
Она оглядела кухню.
– Ты не хочешь взять еду наверх?
– Слишком много волокиты. И мне бы не хотелось бегать по лестницам. Это может сбить настроение. Кроме того, когда мы начнем, я могу потерять голову и забыть обо всем на свете.
Эмме вдруг стало не по себе, она и сама не знала почему. Принимать меры предосторожности – очень мудро, последствия могут быть нешуточными, забудь они о презервативе. Она поднялась наверх и забрала из спальни красный бархатный конвертик, стараясь отделаться от неприятного чувства.
Вернувшись обратно, она увидела, что Гарри разделся до брюк и устраивает на подносе продукты, которыми они собирались пообедать. Она смотрела, как он выкладывает ломтики хлеба, курицу, сыр, виноград, порезанный кусочками персик и два маленьких горшочка – один с горчицей, другой с медом.
– Мед? – с сомнением поинтересовалась она.
– Мед, Эмма. – Он одарил ее хулиганской улыбкой и вытащил ложку из горшочка. Эмма смотрела, как мед стекает с ложки – золотая струйка в лучах предзакатного солнца.
– Гарри… – выдохнула она, догадавшись, что он задумал. От изумления и возбуждения у нее перехватило дыхание Эмма облизнула губы. – Ты же не собираешься…
– Тебе лучше раздеться, – посоветовал он, повторяя фокус с ложечкой.
Она словно завороженная следила за его движениями, и по телу разливалось желание, такое же теплое и сладкое, как стекающий с ложки мед.
– Но от меда… я стану липкая, – заметила она, расстегивая блузку.
– В этом вся суть, драгоценная моя, – засмеялся он. – Вот почему стоит раздеться до того, как мы начнем.
Она сбросила с себя все, кроме сорочки, когда поняла, что он и не думает снимать, брюки. Вместо этого Гарри продолжал играть с медом, но теперь не сводил с нее глаз.
– А разве тебе не надо раздеться? – спросила она, взявшись за пуговицы последнего покрова.
– Когда мужчина в брюках, это помогает продлить удовольствие, а я хочу, чтобы наша трапеза была долгой. Я разденусь чуть позже.
– О нет, как бы не так! – Она бросила сорочку на пол и забрала у него ложку. – Снимай брюки, Гарри, – приказала она. – Сейчас же.
– Хочется покомандовать, да?
– Да. – Эмма рассмеялась, удивляясь этому открытию. Удивляясь самой себе, стоящей бесстыдно обнаженной в кухне рядом со своим любовником, удивляясь мыслям о том, какие порочные вещи она может проделать с ним, используя горшочек меда и тарелку с едой. – Мне нравится командовать тобой.
– Ну вот, сделано, – сказал он, расстегивая брюки. – Видишь, я словно воск в твоих руках. Отныне я лишаюсь права голоса, все будет по-твоему.
– Поторопись. – Эмма прижалась бедром к столу и поднесла ложку к губам. – Я умираю от голода.
Она лизнула мед с таким сладострастием, какого не проявляла ни разу за все время их отношений. Похоже, Гарри удивился не меньше ее самой, глаза его расширились. Она услышала, как он судорожно вдохнул и затаил дыхание, а потом начала обсасывать ложечку.
Он застонал и снял брюки.
– Я хотел устроить тебе обед из семи блюд, но теперь можно оставить эту надежду.
– Ну и пусть, главное – не остаться без десерта. Ты же знаешь, я обожаю сладкое. – Она положила ложку и взяла со стола поднос с едой.
Они оба опустились на колени. Эмма поставила поднос на деревянный пол, но не знала, что же делать дальше.
Он показал ей. Взяв кусочек хлеба, обмакнул его в мед и поднес к ее губам. Она съела его. И, припомнив день в «Шоколаде», слизала остатки меда с его пальцев.
– Что сталось с застенчивой скромницей Эммой? – приподнял он бровь. Высвободив пальцы, Гарри протянул руку за персиком и окунул его в мед.
– Я уже говорила, что с тобой я не чувствую стеснения. Больше не чувствую.
Он поднес персик к ее рту и обмазал медом губы.
– Как ты себя чувствуешь?
