— Чего ты ввязался в драку? Нашел удовольствие драться на улице, вот уж…
Он посмотрел на нее и сказал немного даже с гордостью:
— Они цеплялись к моему брату. Должен же человек заступиться за собственного брата или нет?
Она отмыла грязь с рубахи и нагнулась к его джинсам, и, опустив глаза, он увидел две гладкие коричневые в голубых жилках округлости ее груди. Он положил ей руку на спину, обнял за плечи, но она, выпрямившись, отодвинулась от него. Глаза у нее заблестели. Она сказала совсем тихо:
— Ну-ну, не будь таким горячим, уж больно ты скор на руку.
Он не чурался такого рода тем и ответил улыбаясь:
— О, Фрида, ты бывало сама мне показывала, где что лежит.
— Заткнись, — сказала она, и под ее темной кожей разлился румянец. — Ты воображаешь, что можешь ходить сюда, когда тебе вздумается, а потом носу не казать, развлекаться где-то?
Она пошла к шкафу, а он спросил:
— Завела себе нового дружка? А, Фрида? — В его голосе прозвучало беспокойство.
— За кого ты меня принимаешь? — бросила она через плечо рассерженно. Она отыскала тюбик с вазелином и отвинтила колпачок.
Чарли сказал примиряюще:
— Ну ладно, bokkie, деточка, ладно. Я ничего такого не хотел сказать, чего ты сердишься.
На улице неожиданно потемнело и хлынул дождь. Они слышали, как он зачастил по крыше и с шумом припустился по дорожкам вокруг дома. Дети вбежали в дверь и смотрели на дождь с порога, зажав в руках недоеденные корки. Фрида озорно улыбнулась Чарли, зная, что присутствие детей разрушило все планы, которые у него могли быть на ее счет.
В лачуге было тепло и сухо. Стены изнутри были обшиты листами картона от бакалейной тары и обклеены полосками бумаги с типографской свалки, так что, сидя в тепле от примуса, можно было сколько угодно читать обрывки реклам и разглядывать цветные этикетки.
— Дай-ка мне, — сказал Чарли, протягивая руку за тюбиком. — Я сам. Что я тебе, маленький? — Он взглянул на нее нахмурившись и потом кивнул на завесу дождя за дверью. — Мне еще предстоит добираться до этого гаража. Надо подыскать что-нибудь на заплатки для крыши. — Он поморщился от боли, когда стал смазывать ссадину на лице.
Фрида сказала:
— Я хотела попросить тебя починить примус. Он плохо горит. Горит-горит и погаснет.
Чарли пошел к столику, взял примус, потряс у себя над ухом. Одна ножка давно отпаялась, и, чтобы примус не падал, Фрида что-нибудь подкладывала под низ.
— Наверно, засорился, — сказал он. — Загляну в следующий раз, посмотрю.
Он поставил его — примус накренился.
Фрида сказала:
— Подожди немножко, пока дождь перестанет. Присядь, ты теперь чистый.
Он ухмыльнулся.
— Ты действительно хочешь, чтобы твой Чарли присел?
Она сложила на груди свои полные, гладкие руки и сказала певучим голосом, кокетливо отводя глаза:
— Поступай как знаешь.
Он снова ухмыльнулся и сел на диванчик, а она, вдруг что-то вспомнив, повернулась к нему спиной, открыла кухонный шкаф и достала с полки плоскую флягу. Она посмотрела ее на свет, и Чарли увидел, что бутылка почти наполовину полная.
Фрида сказала:
— Вот. Смотри, что я даже приберегла для тебя. Все думала, зайдешь как-нибудь. Вот и стоит здесь все время, тебя ждет… — Она взяла с полки толстый стакан.
Чарли расплылся в улыбке.
— О-го-го, Фрида, деточка, козочка. Вот это ты здорово придумала.
— Я принесла это от миссис еще несколько недель назад, нашла на столе у хозяина. У них хватит, не обедняют.
Она поставила бутылку и стакан на стол.
— Садись рядышком, bоккie, — сказал Чарли.
Но она только улыбнулась и, отойдя к двери, встала рядом с детьми, наблюдая, как хлещет дождь.
— Похоже, надолго зарядил, — сказала она. — Теперь пойдет хлестать.
— Да нет, он переменный, пойдет-пойдет и перестанет, — авторитетно заявил Чарли, отвинчивая пробку. — Тем дождям еще рано.
Она повернулась, прислонилась к дверному косяку и, скрестив руки на груди, смотрела на Чарли.
— Бывает, что он хлещет и две недели подряд.
Чарли налил себе немного в стакан.
— Ничто так не согревает кровь, как капелька крепкого, а? — Игриво подмигнул ей. — Налить тебе на донышко?
— Ты же знаешь, что я не пью.
— Да ладно, крошка. Ну давай по одной, а?
