Программа действий была разработана во всех деталях, к ее реализации Гребенщиков приступил немедленно и целеустремленно. Прежде всего ему ставят в вину отсутствие связи с наукой. Есть такое, науку он не жалует, и надо от этого грешка избавиться. Как? Он пригласит на завод профессора Межовского и попробует восстановить отношения с ним, а заодно и с институтом. У ученых-металлургов нет возможности проверять свои теории на моделях агрегатов. Они вынуждены делать это в промышленном масштабе, и мало находится желающих предоставить печи или станы для экспериментов, притом порой рискованных. Над всеми довлеет план.
Якова Михайловича Гребенщиков встретил с обезоруживающей любезностью.
— Между нами, как я помню, вышло что-то вроде драки или ссоры, — сказал он приветливо и добавил, рассчитывая на прощение: — Чего только не бывает на производстве! Кстати, заводчане отличаются от прочего люда тем, что во имя пользы дела быстро забывают личные обиды.
Профессор, однако, сразу смекнул, почему Гребенщиков предлагает ему мировую, и не отказал себе в удовольствии продемонстрировать собеседнику, что видит его насквозь.
— Не было у нас, Андрей Леонидович, ни драки, ни ссоры, — спокойно произнес он. — Просто вас взбесило, что я вскрыл резервы печей, которые вы всячески утаивали, и, решив, что я представляю для вас определенную опасность, вы постарались отделаться от меня. А обиды чаще забывают те, кто их наносит, и забывают обычно, когда возникает в том необходимость. Что имеете предложить?
Гребенщиков не стал изворачиваться, понимая, что Межовского ни в чем переубедить не удастся, что всякие объяснения прозвучат недостоверно, и перешел прямо к делу.
— Надо возобновить исследования по продувке металла разбавленным кислородом разных концентраций. Разработайте план, составьте договор. Что касается меня, то я обещаю вам максимальное внимание и помощь. Думаю, что никаких претензий к цеху у вас не будет.
Мог ли Межовский отказаться? Возможность проводить опыты в условиях цеха, на самых крупных печах, без дальних поездок, без отрыва от кафедры была слишком заманчивой. Решение этой проблемы, по его глубокому убеждению, сулило огромные выгоды промышленности, не использовать такую возможность было бы глупо. И хотя рана, нанесенная самолюбию, не зажила, согласие он все же дал. Не слишком торопливо, не чересчур охотно, пожалуй, даже с некоторой вынужденностью.
Случай с Межовским убедил Гребенщикова в том, что испорченные отношения восстанавливаются подчас с трудом даже при взаимной заинтересованности и что, налаживая их, ему предстоит затратить немало усилий.
«Восстановление связи с наукой» — так была записана операция, в которой соединялись интересы завода и института, и совершена она была весьма своевременно. Когда Збандут, издалека и осторожно, рассчитывая на сопротивление, заговорил с Гребенщиковым о возобновлении договора с институтом, тот ответил как будто заранее приготовленной фразой:
— Представь себе, я предвосхитил твое желание. С Межовским все улажено, договор составляется.
— А ты, оказывается, воспитуем, — одобрительно заметил Збандут. — Если еще установишь контакты с людьми в цехе, расположишь их к себе, я буду совсем удовлетворен. Надоели мне бесконечные жалобы. Одного обозвал, на другого накричал.
— Завтра.
— Что завтра?
— С завтрашнего дня жалоб не будет. — Гребенщиков говорил лаконично, это означало, что он не был настроен к пространному разговору.
— Так вот сразу и переделаешь себя?
— Переделаю структуру управления. Если хочешь, даже продумал как.
— Расскажи.
— Увидишь сам.
На другой день Гребенщиков собрал технический совет цеха, тот самый орган, который до сих пор игнорировал, и заявил, что намерен обсудить вопрос, подсказанный самой жизнью: не пора ли ему, начальнику цеха, перестать вмешиваться в оперативную работу? И сменные рапорта незачем ему принимать. И тем, и другим могут заниматься начальники смен, он будет спрашивать только с них, а не с каждого рабочего в отдельности, как это делал до сих пор.
— Ваше мнение? — спросил Гребенщиков, заканчивая свою короткую тираду.
