И ад следовал за ним: Выстрел - страница 95
Мои наблюдения прерывали запахи сыра, которым наглый малец зажирал вино. Алекс встал, что заставило и меня подняться с кресла.
— Выходит, что я снова государственный преступник, причем убийца Героя Нации, этакая Фанни Каплан в штанах, — сказано было не без иронии.
— В этом нет никакого сомнения, — сказал я с некоторой торжественностью, словно оглашая вердикт о расстреле.
— Но я выполнял приказ.
— Послушал бы ты послевоенные процессы эсэсовцев. Это обычная уловка фашистских преступников. Еще придумай что-нибудь о служении идее.
— На раннем этапе это было действительно так, — он сел, очевидно, слабо понимая, зачем вставал.
Душа моя зажглась ненавистью: он так ничего и не понял, он не изменился, и ничто не сделает его другим.
— Помнится, в свое время ты декламировал мне стишки какого-то одессита. Брызги летели у тебя изо рта, слюна капала на страницы. Тачанки, буденновки, пулемет системы Максима… потом какой-то бред о Робеспьере и французской революции, гимн санкюлотам. Я делал вид, что согласен с твоим песнопением, я нежно улыбался — это был естественный панцирь. Но в глазах у меня стоял мрачный рисунок англичанина Джеймса Гилрея «Ужин в семье санкюлотов после трудового дня». На столе освежеванная голова, очевидно, аристократа, один мерзавец выдрал мутный глаз и ожесточенно его жует, у другого в зубах кисть руки умерщвленной девицы, он обсасывает пальчики, грязные детишки возятся на полу, догрызая человеческие кости…
Алекс хлебнул виски, видно, ему стало противно. Наступила тяжелая пауза.
— Итак, остаток жизни придется провести в тюрьме. Или… можно получить и вышку… — молвил он.
— Что с тобой? Взбодрись, если хочешь, прочитай вслух своего одессита! Какая вышка?! Она отменена, ее не должно быть по всем законам гуманизма. Да и что, собственно, произошло? Каждая эпоха имеет свой почерк. Сен-Жюста считали героем эпохи, а теперь? Ленин работал на германский генштаб, а стал гением пролетариата. Предатель Мазепа ныне герой Украины.
— Что же делать? Бежать за кордон? — Алексашка действительно растерялся, видно, представил себя в петле.
— Будешь работать у меня в конторе. Причем за хорошие деньги, больше, чем пенсия! Если какая-нибудь сволочь из твоих бывших коллег на тебя посягнет, — смерть в автокатастрофе.
Он посмотрел на меня с улыбкой, явно недоверчивой.
— Музей Монастыря?
— Нечто подобное, но при моей фирме. Я тебя не дам в обиду. За хорошие деньги с тобою будут ланчевать црувские пенсионеры, никогда в своей занудной жизни не встречавшие таких героев, как ты. В хороших ресторанах, с неограниченным правом выбора меню. Непыльная работа. И приятная.
Он дернулся, но смолчал. Еще бы, что может быть противнее общения с бывшими врагами, тем более если за это платят. На лице Алекса не дрогнул ни один мускул, правда, на шею мне он тоже не кинулся.
Я снял с руки свой золотой брегет и подошел к старому другу:
— Это тебе за службу Отечеству!
Мы смотрели друг другу в глаза холодно и бесстрастно. Забили напольные часы, словно в честь сего торжественного момента, брегет тонко поддакнул, оба мы словно отмечали смену эпох.
Абрахам-Луи Бреге, урожденный Невшателя, перевернулся в гробу, скелет заскрипел, из глазниц полыхнул огонь. Алекс улыбался, я почувствовал, что он действительно рад и жизнь, как говорится, удалась.
Эпилог
Алекс улыбался, он улыбался, и мысли его перетекали одна в другую, замирали, отмирали и вновь терзали голову. Можно представить, конечно, и мирную жизнь на дачке у реки, нанятую в деревне девку, корпящую над бочкой соленых огурцов, Алекса за бутылочкой виски, временами благодарно поглядывающего на подаренный брегет. Девка из деревни со временем стала счастливой супругой, и жили они счастливо, и отошли в мир иной в один день… ха-ха!
Один из вариантов, пожалуй, самый худший: слинять на необитаемый остров в Тихом океане, в комфортабельную деревеньку в Швейцарии, на Соловецкие острова, в небоскреб на Манхэттене (ненужное зачеркнуть). Уж что-что, а скрываться, незаметно перелетая невидимкой через границы, профессия научила.
Играй же на разрыв аорты с кошачьей головой во рту…
