— Места у стариков хорошие? — спросила Эльжбета, все еще стоя перед зеркалом. — У кого они остановились, у Кази?
— Да, у Кази. Места хорошие. Чуть сбоку, но хорошие. Отец очень постарел…
— Ну что ты хочешь… Хорошо еще, что он может работать.
— Думаю, его ненадолго хватит.
— Да ведь он в Польше работает целых двенадцать лет. Все имеет свой конец.
— Значит, уже пятнадцать лет, как ты уехала из Одессы?
— Да, если бы у меня был сын, ему было бы сейчас четырнадцать.
Эльжбета медленно прошла через холодную комнату и села рядом с братом. В зале послышались аплодисменты, довольно долгие, потом донеслись первые такты чарующей увертюры.
— Помнишь, как мы пели дуэт из «Цыган» Монюшки?
— Это было на именинах тети Антоси.
— Нет, на маминых именинах. Не помнишь? На рояле стояли такие огромные желтые розы…
— И ты жутко фальшивила… погоди… в пятом такте, где было это ля-бемоль. Верно?
Эльжбета засмеялась.
— А помнишь, как мы возвращались со свадьбы Ройской?
— Очень смутно. Я была слишком мала.
— Я помню, на тебе было клетчатое пальтишко с пелеринкой, голубое с черным.
— Вот пальтишко помню.
— С нами ехала панна Ганка, и папа все спрашивал маму: à qui est cette femme de chambre? {1}
Оба добродушно рассмеялись. Эдгар взял Эльжбету за руку, они молча смотрели прямо перед собой, словно видели Одессу, и свадьбу Ройской, вечно рассеянного отца, и, главное, пальтишко в черно-голубую клетку.
Неожиданно Эдгар поднял голову и посмотрел на сестру. Он видел ее красивый, классический профиль с крупноватым носом, высоко зачесанную копну светлых волос, из которых поднимались большие белые перья, точно паруса, выгнутые в одну сторону. Она все еще была погружена в свои мысли.
— Послушай, — сказал он, — а ведь ты счастлива. Смотри, какие толпы пришли тебя слушать. Это же слава…
Эльжбета сразу угадала, о чем подумал Эдгар, и ответила:
— Художник-творец никогда не бывает одиноким. С ним все будущие поколения. А нас разве будут помнить после нашей смерти?
— Что ж, разве ты не вспоминаешь никого из умерших?
Эльжбета взглянула на Эдгара слегка растерянно.
— Нет, — неуверенно произнесла она.
— Даже Юзека?
Эльжбета издала какой-то неопределенный звук, встала и, скрестив руки на груди, повернулась к окну. Из зала доносилась легкая мелодия увертюры.
— Ты спросил о Юзеке… — произнесла она помолчав. — Да, Юзек счастливый. Он, можно сказать, погиб со славой.
Эдгар улыбнулся.
— Слава излучается, как радий, и через какое-то время полностью растрачивает себя на это излучение.
Эльжбета повернулась к брату.
— Трудно себе представить, что это тело распалось, превратилось в прах, в ничто. Ройская говорила мне, что при эксгумации не было почти ничего… только бумажник с документами, которые издавали ужасное зловоние долгие месяцы, так что пришлось их сжечь. Была там и моя фотография, и она тоже испускала зловоние.
Оба встали. Эльжбета положила руки на руку брата и заглянула ему в глаза.
— Ты и не представляешь, какое у него было тело, — шепнула она.
Эдгар улыбнулся и сделал движение, чтобы снова сесть.
— Знаю, — сказал он небрежно, как бы между прочим, — знаю, какое у него было тело. Видел его однажды совсем голого, тогда, в Одессе, когда он и Януш остались у нас ночевать. Мы выпили… Он был очень красив, я тогда убедился в этом. — С горькой улыбкой, даже с легким смешком он уселся в кресло и вскинул глаза на сестру.
Эльжбета наклонилась к нему.
— Ты знал? — спросила она. — Еще тогда?
— Знал, — коротко ответил Эдгар.
— А почему ничего не говорил?
— Что я должен был говорить? Как бы то ни было, я имел возможность присмотреться, достаточно ли он красив для тебя…
Эльжуня, сердито натягивая длинную перчатку из белоснежной лайки, быстро подошла к зеркалу. В зале послышались аплодисменты.
— К Рубинштейну ты так не присматривался, — ворчливо бросила она.
— Ну, это уж было твое личное дело, и, так или иначе, я думаю, что ты поступила вполне благоразумно.
Эльжбета резко повернулась и снова подошла к брату. Но тот не встал. Тогда она слегка наклонилась и, чтобы не смотреть ему в глаза, обняла сзади и уткнулась лицом в его плечо, стараясь не смять заново сделанную прическу и не растрепать перья.
