У подножия Игфуан Меналеон переместился с третьей позиции вплотную к Патрулю.
— Вот ты и попался, крыса зубоскальная! — зашипел он и помахал перед носом соперника флягой.
Возможно, это ничего и не значило. После грязного пасквиля в «Гэлакси» размахивать флягами стало модной шуткой — довольно низкого пошиба, по меркам Азафрана. Кое-кто и сейчас обвиняет Патруля в излишней, прямо-таки «женской» чувствительности. Бумагомараки! Где им понять, что подчеркнутое презрение к прекрасному полу давно уже олицетворяет собой не мужскую доблесть, а происки уязвленного либидо! Покажите мне человека, который на месте Патруля подпустил бы шутника ближе чем на милю.
Загвоздка таилась в том, что Азафран и Меналеон имели майки одной национальной команды в отличие от иностранца Жакоби. Поэтому правильнее всего — и, конечно, выгоднее для Саенца — было бы травить чужеземца, путаться под ногами, не давать спуску, пока тот не выдохнется. Какое там! Повинуясь инстинкту самосохранения, Азафран поклялся себе, что нипочем не даст этой гадине подобраться к своей пятой точке.
Оставалось лишь одно: обойти Жакоби, а там — либо сердце разорвется, либо враг рано или поздно отвяжется.
— О, какие сладкие, восхитительные ягодицы, — с издевкой простонала гнида, поглаживая флягу, словно налитый кровью член. — Скоро мясцо-то поотвалится…
Это была последняя капля. Уже во второй раз за гонку Патруля затрясло от ярости, в висках зашумело, и за сотню метров до пика гонщик ринулся вперед, как леопард за добычей.
Уловка подействовала. Подстрекаемому злобой Меналеону не хватило ни боевой закалки, ни высокого духа противостоять внезапному напору. Зато Жакоби с его чистым сердцем и незамутненным разумом, нацеленным лишь на победу, тут же воспрял при виде столь неслыханной щедрости. Когда эти двое перемахнули через гребень и помчались по трассе, зрители не могли разглядеть и миллиметрового просвета между их колесами. Меналеон же, заячья душонка, остался ждать пелотона. По равнине Патруль и Жакоби летели бок о бок, точно братья, старший и младший. В конце концов, остальную часть года они делили комнату, боролись за одну и ту же команду — как тут не породниться?
Чуть погодя гонщиков настиг автомобиль сопровождения. Из окна показался Эското, капитан не только «КвиК», но и национальной сборной Азафрана. Патрулю довелось лишь однажды услышать, чтобы Фернанд уместил такой обширный набор ярких, но весьма специфических выражений в незамысловатый вопрос: «Че ты творишь?»
Азафран изложил ситуацию честно, как мог. Только вдруг отчего-то слова перестали вязаться друг с другом.
— Что-что? — рявкнул Эското.
Между тем, пока Патруль беспомощно лепетал через окошко, глядя на окаменевшего капитана, Жакоби уходил все дальше.
Не то чтобы ему так уж хотелось пахать в одиночку — делить ветер с Азафраном было гораздо легче, — просто исход разговора и глупец предсказал бы заранее.
Патруль ответил, что подумает.
— А ты не думай, мать твою, делай, так тебя! И… сейчас… тебе в… Азафран, если хочешь, чтобы тебя еще когда-нибудь уважали, то жми… к пелотону, на… и тащи сюда эту… задницу Саенца. Одна нога здесь, другая там, на!..
— Я подумаю, — повторил гонщик.
Эското не первый день жил на свете и знал, что в минуты великого перелома каждый решает за себя. Поэтому лишь пристально посмотрел подопечному в глаза и благоразумно скрылся из виду.
Азафран же поехал своей дорогой. Он уже не силился догнать Жакоби, но и не отдыхал в седле. Очередное восхождение далось ему без особого труда. Ноги работали отлично, будто и не было тех двух рывков, продиктованных отчаянием и жаждой выжить.
Так уж получилось: проезжая сквозь Храм Неделимой Фигни, Патруль обнаружил, что крутит педали в компании мнимого Стива Роше и с той же скоростью. Кукла сгибала и вытягивала ноги, даже играла искусственными мышцами. Однако Патруль, которому в юности (как-то раз дедуля взял его на пиренейский заезд) довелось увидеть «оригинал» живьем, только плюнул с досады. Какая все-таки ерунда эти заводные игрушки по сравнению с плотью и кровью!
Азафрану вспомнился истинный образец, мерило возможностей человеческого тела. То есть Акил. Почему он не здесь, не рядом? Неужели нечаянное оскорбление со стороны помощника до такой степени обескровило его, что величайший из героев утратил волю к победе? А если… Перед глазами вспыхнула яркая картина: Барис, умирающий в муках на кресте.
