Флейшман ни во что не вмешивался. Он преспокойно сидел в машине сопровождения, опустив стекло, и наблюдал за коленопреклоненной фигурой в черных шортах и ослепительно розовой майке, густо усеянной логотипами («В начале было Слово…»). Даже если в эту минуту он мечтал о том, чтобы campionissimo навсегда примерз ко льду, то сохранял по крайней мере внешнюю невозмутимость.
Когда Барис поднялся, мужчины обменялись понимающими улыбками. Этторе вскочил в седло, привстал, дабы скорее разогнаться, и остервенело закрутил педали. Только тогда он позволил себе окинуть взглядом дорогу, высматривая соперников. Из уважения к молитве набожного спортсмена те промчались мимо без единого злорадного выкрика. Сейчас их спины виднелись далеко за следующим поворотом. Барис всерьез принялся за работу. Дева Мария посулила ему особое покровительство на любом опасном склоне.
Так вот и была одержана фантастическая победа. И это единственное официальное объяснение безумному спуску Этторе.
Вечером в отеле, где разместилась команда «КвиК», царило отчаяние. Саенц в открытую заявил, что завязывает.
— Не пори горячку, — возразил Эското. — Сам посуди, это второе по важности мировое состязание, и пока у тебя почетное второе место. Ты цел, невредим. И не забудь, многим обязан — своей команде, спонсорам… Нате вам — уйти с гонки!.. Сейчас? Да как у тебя язык повернулся?
— Нет, не с гонки. Я имел в виду — совсем. Из велоспорта. Из жизни.
— А, это другое дело, — согласился Фернанд. — И все-таки не разрешаю. Даже не заикайся. Суицид не предусмотрен твоим контрактом, ясно?
И Акил не сдался. В «Джиро де Италия» он был вторым. Между прочим, Патруль Азафран пересек финишную черту сразу после него. Потрясающий результат для человека, столь беззаветно изнуряющего собственное сердце в угоду лидеру и спонсорам.
Вентас де Янки — маленькая деревушка у реки. В местном ресторане полы выложены красной плиткой, и ручаюсь, такого отменного хека, запеченного с пригоршней чеснока, вы не отведаете больше нигде.
Улучив несколько свободных деньков между «Дофине Либере» и Туром, Патруль вернулся домой. Отчасти чтобы набраться сил, отчасти чтобы позаботиться о душевном состоянии Акила. В течение долгих шести часов товарищи колесили по окрестным селениям и горным перевалам. К вечеру оба почувствовали усталость, не говоря уже о волчьем голоде, и Перлита предложила отправиться в «Дубки», поужинать за бутылочкой вина. Merluzza con ajo[15] и пяток свежих булок — это вам не сиюминутная прихоть гастрономической моды, а настоящая еда, исконная. Посетителей ожидал приятный, вполне дружелюбный прием. Кое-кто из местных признал прославленного гонщика — да и как не признать, если тот жил неподалеку и время от времени проносился мимо, ослепляя солнечными бликами на спицах колес и танцуя на педалях, — а кое-кто попросту залюбовался изящной супружеской парой в дорогих нарядах, а также их ладным спутником, глаза которого могли смеяться или мрачнеть, но всегда смотрели мудро и необычайно живо. Ни единой душе не пришло в голову попросить автограф, а тем более вмешаться в личную беседу троицы. Приветственный взмах руки, улыбка, хлопок по плечу — этого достаточно, чтобы ощутить себя дома.
— Давайте оценим результаты с точки зрения статистики, — говорил между тем Саенц, — опуская непонятные смерти. Что получается? Если не усложнять, вывод лежит на ладони: по сравнению с другими достижения мои ухудшились. Теперь я вечный номер два. Впрочем, кто знает, завтра будет номер три, и далее по экспоненте. Однажды я приду пятьдесят пятым — или сто пятьдесят пятым, какая разница.
Когда лидер предается подобным настроениям, когда он готов опустить руки, задача верного оруженосца — помочь ему выплыть на поверхность.
— Как это — «опуская смерти»? Трое гонщиков зверски убиты. Нельзя же не считаться с их гибелью!
— Уверен? — Акил ухмыльнулся и смерил друзей таким взором, как если бы его мозги, не выдержав напряжения, соскочили на одну шестеренку.
— Конечно, дорогóй, — промолвила Перлита и накрыла его ладонь своей. — Ты ведь не думаешь, что это случайность.
