Степан пошарил глазами под ногами, пробормотал:
— А я как бы Буратино буду.
Из чего автоматически вытекало, что профессор с Лузиным представляют собой кота Базилио и лису Алису. Копелян крякнув, сам разлил коньяк. Без всяких там тостов каждый политкоректно саданул свое.
— А мы не ломимся в открытую дверь?
После чего Лузин терпеливее Христа объяснил, что необходимое им невозможно из-за человеческих качеств второго сотрудника. Натуральная сволочь и стукачок. Ночью тоже нельзя. В семнадцать-тридцать комплекс ставиться на автоматику, а сигнализация работает до восьми последующего утра. Объект-то режимный. Знает ли художник о чем речь?
Слышал. Шила в мешке не утаишь. С космофлотом что-то там.
— Вот-вот, лестная для нас маменька. Так что, подкинем дружно животом?
Ясно с полу-чиха, что здесь авантюра чистой воды, — думал Степан. Но почему эти темнят до последнего? С профессором ладно, он его первый раз видит, в воротничке колотушку из твердого войлока. Однако ж и ассистент крутит. Но в лоб он их спрашивать не будет. Если играть в такие игрушки, то честно.
— Ну, девки благородные озаботились! — засмеялся Лузин. — Надо правду-матку лепить, босс.
— Пожалуй, — закивал профессор. — Охо-хо… Пойми нас правильно за такое подсудное поведэние. Ты спрашиваешь, почему не официально…
— Да, ё-моё! — приподпрыгнул Степан, понимая, что вот он, долгожданный кризис. — Там что, рыбное место? Или килотонные баллоны проржавевшие в конягу? Или расширенный мордент пэнсэ дубль? Такой расширенный, что ни в какие ворота не лезет!
Такая вязкая пауза… Лузин замер с бутылкой, покусывая губу.
— О боги благие! — профессор взял из руки ассистента бутылку, разлил. — Ухватил соль, малчик. Действительно, этот эффект может оказаться самым эффективным оружием за всю человеческую историю. Выпили. Ва-и-й!
Степан вздохнув, тяпнул за профессором. Лузин не притронулся, понасупившись на художника, и всё грыз свою несчастную губу.
— Выпей, что ли, Ив? Смотришь на меня, как на будильник пол-шестого утра.
— У меня стагнация такая от напряжения, — обнюхал рыжее зеркальце коньяка, выпил.
— Лишь бы Новый год не просидеть, — Степан поднялся, утопил кулаки в брючных карманах и вразвалочку пошел к окну. — Радио включить, что ли?
Мастерская — цилиндр на большем цилиндре. А балкон вокруг мастерской получается вроде декоративного, но не для него. Выдернул шпингалет, толкнул рамы и запрыгнул на подоконник, кивком подбородка предложив сокомпанейцам следовать за ним.
Мастерскую обвивала жестяная дорожка, залитая у стены гудроном. От отмоченной теплым ливнем черной ленты исходил какой-то нежный аромат не то новой кожаной обуви, не то чуть подгоревшей восточной еды.
— Что там желтое? — потыкал Копелян пальцем вниз.
— Китайское посольство, естественно.
— Почему, естественно?
— Вы сами же сказали: желтое.
— Племя молодое каламбуристое.
Приотставший ассистент шепнул в ухо художнику:
— Племя наше каламбуристое. Буристое калом. Каловым колом.
Профессор разглядывал город, мерцающий несусветным количеством ламп. Был он в годах и потому сентиментален. Подняв кустистые бровки, выдал на гора:
— И… и блистающий горизонт. Меч, разрезающий согласие земли и неба.
— Ясно дело, — одобрил Степан. — Только небо в голубых глазах поэта. А вы знаете, господа, где на свете родился дельтапланеризм?
И рассказал историю о том, как во времена строительства университета, построенного даровым трудом политзаключенных, убегал один арестант. Он сделал первый в мире дельтаплан и сиганул с двадцать четвертого этажа. Повязали его у набережной. В том месте, где овчарки ободрали с зека штаны, по идее сейчас должен стоять памятник. Современная мифология — Икар, но в полосатой робе.
Показал пальцем наверх. Учёные задрали головы на козырек. Росту четыре-пять человеческого будет. Изрядно.
— Если через дверь с сигнализацией пробиваться не в жилу, то только снаружи. Ив, у вас там окна есть?
Есть, но они за стилажами с аппаратурой. А протискиваться и рассматривать, подозрительно.
Вернувшись в мастерскую, еще обсудили план действий. Лестницу взял на себя Степан. Фонари, верёвки принесет Лузин. И оба решительно отринули предложение профессора помочь. На его: «Я не особенно ловок, но в силу анатомической целостности моих нервно-мускульных аппаратов я бы…» Лузин сказал: «К лицу ли вам учиняться домушником? Нобелевка ведь почти в кармане».
