— А она знает? — удивился он так искренне, что я сразу поверил ему.
— Когда я ее спрашивал, она просто говорила, что есть вещи, которых лучше не знать.
— Тут она совершенно права. Но мне все-таки кажется, что это обыкновенная отговорка, и она знает не больше других. Но если ты спросишь меня, юный Мерлин, хотя тебе и не стоит этого делать, то я тебе скажу вот что: если бы твоя вельможная мать хотела, чтобы ты знал, кто твой отец, она сама сказала бы тебе это. Я подозреваю, что ты довольно скоро все узнаешь.
Я заметил, как он снова сложил знак от сглаза, хотя на этот раз спрятал руку. Я открыл было рот, собираясь спросить, верит ли он в сказки, но тут Седрик взял свой рог и поднялся на ноги.
— Ты пообещал мне держать язык за зубами. Помнишь?
— Да.
— Я наблюдал за тобой. У тебя свой путь, и временами мне кажется, что ты ближе к природе, чем к людям. Ты знаешь, что мать назвала тебя именем сокола?
Я кивнул.
— Ладно, вот тебе предмет для размышлений. Но пока лучше забудь о соколах. Их много вокруг, слишком много, если говорить откровенно. Ты когда-нибудь наблюдал за вяхирями, а, Мерлин?
— За теми, которые пьют из фонтана вместе с белыми голубями, а затем улетают прочь? Конечно, наблюдал. Я кормил их зимой вместе с голубями.
— На моей родине говорят, что у вяхирей много врагов, потому что у них нежное мясо и вкусные яйца. Но вяхири живут и благоденствуют, так как вовремя успевают улететь прочь. Госпожа Ниниана может называть тебя маленьким соколом, но ты далеко еще не сокол, молодой Мерлин. Ты всего лишь голубь. Помни об этом. Живи тихо и убегай вовремя. Не забывай мои слова — Он кивнул мне и протянул руку, чтобы помочь мне встать — Рана все еще болит?
— Жжет.
— Значит, уже заживает. Ссадина пустячная, скоро пройдет.
В самом деле, рана зажила, и от нее не осталось даже следа. Но я помню, что в ту ночь не мог заснуть от жгучей боли, из-за чего Седрик и Моравик тихо лежали в своем углу из страха, наверное, что я могу извлечь какие-либо сведения из их бормотания.
Как только они уснули, я выбрался из постели, переступил через собаку и бегом направился к лазу в подпол.
Но из услышанного той ночью я ничего не запомнил, за исключением голоса Олуэны, мелодичного, как у дрозда, которая пела незнакомую мне песню о диком гусе и охотнике с золотой сетью.
После этого события жизнь вновь вошла в мирное русло, и я подумал, что король, в конце концов, смирился с отказом моей матери когда-либо выйти замуж. Почти неделю отношения между ними были натянутыми, но теперь, когда Камлах был снова дома, как будто никогда и не уезжал отсюда, а также в предвкушении грядущего охотничьего сезона король забыл свой гнев, и все вновь пошло своим чередом.
Для всех, кроме, наверное, меня. После случая в саду Камлах перестал привечать меня, а я, в свою очередь, не ходил за ним по пятам. Но он не затаил на меня зла, и раз или два защитил меня в жестоких стычках с другими детьми; он даже стал на мою сторону против Диниаса, который попал к нему в милость после меня.
Но я больше не нуждался в подобном заступничестве. Тот сентябрьский день, кроме поучения Седрика о вяхире, преподал мне еще один урок. С Диниасом я решил справиться сам. Однажды вечером, пробираясь под его спальней по пути к своей «пещере», я случайно услышал, как он и его прихлебатель Брис смаковали подробности свидания Алуна, товарища Камлаха, с одной из девушек- служанок, за которыми они наблюдали от самого начала до сладострастного финала. Когда на следующее утро Диниас подстерег меня, я не убежал, а — процитировав одно или два предложения — спросил, видел ли он Алуна в тот день. Он изумленно уставился на меня, покраснел, затем побледнел (потому что Алун имел тяжелую руку и соответствующий характер) и отошел в сторону, сложив за спиной пальцы в знак от сглаза. Если ему хочется считать это волшебством, а не обычным шантажом — пусть считает.
После этого, если бы даже сам Верховный король лично приехал и заявил о своем отцовстве по отношению ко мне, то никто из детей не поверил бы ему. Меня оставили в покое. Что было весьма кстати, поскольку в ту зиму часть пола в бане обрушилась, и мой дед посчитал всю систему опасной, приказав набросать отравы для крыс и заделать подпол.
