— Да, — ответил Ойван, слегка склонив голову.
— А ещё говорят, ты славно мечешь ножи и стреляешь из лука. — Теперь казалось, что вождь прячет в бороде улыбку, но это, конечно, только казалось.
— Да.
— А ещё мне говорили, что ты сметлив и чтишь обычаи.
— Да.
— Ты что — других слов не знаешь? — Вождь не повысил голоса, но люди говорили, что гнев его всегда бывает тих и настигнет провинившегося где угодно.
— Алса, сын Остура, если ты прикажешь мне что-то сделать — я сделаю, если мне положено наказание — я приму его. Ты спрашиваешь — я отвечаю. А лишние слова только засоряют уши. — Теперь Ойван стоял прямо и смотрел вождю в глаза. В конце концов, в чём-то виновен лишь тот, кто сам чувствует за собой вину. Да, Ойван был рабом, но сам избавил себя от рабства, и никто до сих пор не попрекал его этим.
— Говорят, ты искусен не только в бою, но знаешь много такого, что ведомо немногим из волхвов.
Со стороны капища раздался вопль первой жертвы. Ярис получил свою долю.
— Да.
— Кто научил тебя?
— Когда я был рабом, один старик учил меня читать. Став свободным, я прихватил с собой мешок со свитками и не позволил родичам пустить его на растопку.
— Хорошо, Ойван, сын Увита… — Вождь поднял вверх указательный палец, и старосты вместе с мальчишками, кормившими костер, удалились, оставив его наедине с Ойваном.
— Кого из богов ты больше всего почитаешь?
— Богов… — Ойван увидел мысленным взором частокол идолов, окружающих, словно стражники, холм Зеуса. — Разве богов надо почитать? Их надо бояться и вовремя кормить. Другое дело — духи пращуров… Мы — дети их, и они должны нас любить.
— Хорошо… — Вождь, казалось, был несколько озадачен. — Чем ты можешь поклясться?
— Зачем клясться тому, кто не собирается лгать… — Ойван, как ни старался, никак не мог понять, зачем он мог понадобиться вождю. Именно он…
Некоторое время Алса смотрел на него исподлобья, а потом вдруг расхохотался так, что навес над ним колыхнулся, а костер, начинающий затухать, метнул вверх густой сноп искр.
— Ох, и намается с тобой этот Служитель! Не зря про тебя волхвы говорили, что ты любого упаришь языком молотить.
Смех прервался так же резко, как и возник.
— А теперь слушай меня, Ойван, сын Увита. — Теперь Алса смотрел на Ойвана спокойно и сурово, как и подобает вождю смотреть на простого воина, перед тем как послать его на смерть. — Ты должен провести одного человека через наши леса к восточному Холму. Этот человек — Служитель безымянного бога, но никто, кроме тебя, не должен знать об этом. Нанести обиду безымянному богу так же опасно, как и оскорбить любого из наших идолов… — Вождь указал взглядом туда, откуда донесся предсмертный вопль очередной жертвы. — Слушай ещё, Ойван, сын Увита… Ты думаешь, что у нас нет врагов опаснее людей Холма. Я тоже ещё недавно думал так же. Но вчера явился посланец от Исхора, вождя эссов, и он сказал, что странные всадники без лиц на конях, не касающихся земли, выходят прямо из Великих Вод, и все, кто видел их, вскоре умирают или становятся безумны, как любители напитка Яриса. Я хотел отправить туда самых могущественных из наших волхвов, тех, что могут договориться с любыми Силами… Но в тот же день пришел странник из Холм-Гота, и он говорил со мной всю ночь… Если он захочет, ты узнаешь в пути всё, что знаю я, или больше того. Сам я не хочу знать больше, чем знаю, — до тех пор, пока всё это не кончится… А теперь поклянись Тенями Предков, что сделаешь то, что я сказал, и оставь в моем костре каплю своей крови. — Вождь протянул Ойвану свой кинжал в ножнах, украшенных замысловатым серебряным узором. — Ты должен поклясться той клятвой, которую не посмеешь нарушить, иначе ты умрешь в тот же миг, когда покинешь мой кров.
Ойван неторопливо сделал на левой ладони надрез, повторяющий изгибы линии судьбы, занес руку над костром и сжал её в кулак, из которого одна за другой начали выкатываться крупные капли густой крови.
— Клянусь Тенями Ушедших, которые дали мне жизнь и видят мой путь. Клянусь, что приведу Служителя безымянного бога к стенам восточного Холма и помогу ему во всём, что поможет сокрушить Зло. Клянусь, что никому не выдам его тайны, если он сам того не захочет. Клянусь не расспрашивать его ни о чем, но запомнить всё, что он скажет сам. Клянусь хранить его жизнь больше, чем свою, больше, чем жизнь любого из соплеменников.
