Шурджомукхи позвала Хиру.
— Ты знаешь эту вишнуитку? — спросила она.
— Нет, — ответила Хира. — Я ведь никогда не выходила из деревни, откуда мне знать нищую вишнуитку? Можно спросить кого-нибудь из женщин молельного дома. Коруна или Шитала, может, и знают.
— Эта вишнуитка не из молельного дома. Надо узнать, кто она, откуда и что у нее общего с Кундо! Если сумеешь все это точно разузнать, я подарю тебе бенаресское сари и разрешу посмотреть артистов.
При упоминании о бенаресском сари у Хиры заколотилось сердце.
— Когда надо узнать? — только и спросила она.
— Когда хочешь, только имей в виду, чтобы узнать, где она живет, тебе придется следовать за ней по пятам.
— Хорошо, — ответила Хира.
— И еще. Смотри, чтобы она ничего не заподозрила и никто ничего не заметил.
В это время вернулась Комола. Шурджомукхи посвятила ее в свой план. Комоле он понравился.
— Ткни ее там иглами от акации, если сможешь, — добавила она.
— Я все смогу, — ответила Хира. — только одного сари мне мало.
— Чего же ты хочешь? — спросила Шурджомукхи.
— Она хочет замуж. Надо ее выдать замуж, — сказала Комола.
— Хорошо. Пусть будет по-твоему, — согласилась Шурджомукхи, — надо сказать зятю, чтобы он подыскивал тебе жениха. Комола это устроит.
— Ладно, — сказала Хира, — только мне кажется, что жених есть в нашем доме.
— Кто же это? — удивилась Шурджомукхи.
— Яма.
В сумерках Кундонондини сидела в саду у большого пруда. Вода в нем была прозрачная и синяя, как индиго. Читатель, может, помнит, что за прудом раскинулся огромный сад, в котором находилась беседка, увитая лианами. Из беседки к пруду спускалась широкая лестница, выложенная большими камнями. По обеим ее сторонам росли два старых дерева бокул. Под одним из этих деревьев на ступеньках сидела Кундонондини, молча всматриваясь в гладкую поверхность пруда, отражавшую небо, усыпанное звездами. Кое-где в сумерках неясно темнели ярко-красные цветы. С трех сторон пруд окружали ровной, темной в полумраке стеной манговые и кокосовые пальмы, заросли лимонов, личу, бел, кун и диких яблонь. Время от времени птицы криками нарушали безмолвную тишину. Прохладный ветерок слегка шевелил голубые лотосы, высоко над головой Кундонондини шептался с цветами бокул, разнося далеко вокруг их тонкий аромат. Деревья осыпались, покрывая цветами землю. Бесчисленные кусты моллика, джутика и камини наполняли воздух чудесными запахами. В темноте над зеркальной гладью пруда то вспыхивали, то гасли огоньки светлячков. Кричали летучие мыши, выли шакалы, преследуя добычу. В небе плыли заблудившиеся облака, грустно падали звезды. Кундонондини находилась во власти печальных дум.
«Все умерли, — думала она, — мама, брат, отец. Отчего же я не умерла? Зачем я оказалась здесь? Правда ли, что человек умирает и превращается в звезду?» Кундо уже забыла сон, который видела в ночь смерти отца, она давно не думала о нем. В ее сознании жили лишь слабые воспоминания. И сейчас она вспомнила, что видела когда-то во сне мать, и та звала ее стать звездой.
«Верно ли, что человек становится звездой? — размышляла Кундо. — Значит, отец, мать и брат превратились в звезды? Но где же эти звезды? Эта? Или вон та? Кто какая звезда? Как узнать? Где вы? Отзовитесь! Сколько я выплакала слез! Что в них проку! Видно, такая уж моя доля... А ведь мама...
Прочь, прочь эти мысли... разве нельзя умереть? Но как? Утопиться! Да! И превратиться в звезду. Тогда каждый день я буду видеть — кого? Почему я не могу произнести вслух — кого? Ведь крутом никого нет, никто не слышит. Только один раз. Никого нет, назову... Ногендро! Ногендро, Ногендро, Ногендро! Мой Ногендро! Мой свет! Ногендро мой! Но кто я ему? Ногендро принадлежит Шурджомукхи... А кто я? Ах если бы он был мой муж... Прочь. Лучше утопиться. Если сегодня утоплюсь, завтра мой труп всплывет, и все узнают, узнает Ногендро... Ногендро! Еще раз — Ногендро, Ногендро! Что он скажет, когда узнает? Нет, утопленницы страшны, как ведьмы, и он увидит... Нет. Лучше отравиться! Но как? Каким ядом? Где его взять? Кто мне его даст? А если и дадут — смогу ли? Смогу, только не сегодня... хоть еще раз увидеть... он меня любит. Разве Комола не сказала это? Да, сказала. Но правда ли это? Откуда Комола знает? Несчастная, я даже не могу ни о чем спросить. Любит? За что? За красоту лица или души? Красота, надо взглянуть... (Кундо пыталась рассмотреть свое отражение в черном зеркале пруда, но, так и не увидев ничего, вернулась на прежнее место.) Нет, нечего думать о том, чего нет. Шурджомукхи красивее меня, и Хоромони красивее, и Бишу, и Мукта, и Чандра, и Прошонна, и Бама, и Промода, даже служанка Хира лучше меня. Хира красивее меня? Да! Что же из того, что она смугла? Лицом она красивее. Но бог с ней, с красотой! А душа? Надо подумать... Что подумать? Кто знает! Я не хочу умирать, вот о чем я думаю. Все остальное — притворство! И я притворство принимаю за правду! Я должна ехать в Калькутту, но ведь я не поеду... я не могу ехать... не могу... не могу! Что же мне делать? Если Комола говорит правду, значит, я причиняю зло людям, которые сделали мне столько добра. Я понимаю, как тяжело сейчас Шурджомукхи. Как бы то ни было, я должна ехать. Но я не могу. Утоплюсь... Если уж так суждено... утоплюсь! О отец! Неужели ты оставил меня здесь для того, чтобы я утопилась!..»
