XVIII. С царицей Роман обращался, как с пленницей, и его хватило бы даже на то, чтобы выгнать ее из дворца; кесаря же он держал на подозрении и неоднократно собирался схватить и убить, но всякий раз передумывал и не осуществлял замысла, а пока взял с него и его сыновей клятву верности. А так как не было у него благовидного предлога исполнить свое намерение, он снова, в третий и уже последний раз двинулся в поход против варваров, ибо с приходом весны они не переставая грабили ромейские земли и огромными толпами совершали набеги[13]. Снова выступил из столицы Роман, ведя за собой гораздо больше сил, чем прежде, союзнических и своих.
XIX. Роман сделал так, как обычно поступал в гражданских или военных делах: ничьим мнением не поинтересовался, но сразу вышел из города и вместе с войском направился в Кесарию[14]. Там он, однако, замешкался и, откладывая дальнейший поход, дал повод себе и другим думать о возвращении[15]. Но не мог он принять позора на свою голову и потому, вместо того чтобы заключить мирный договор с врагами и заставить их прекратить ежегодные набеги, то ли отчаявшись, то ли осмелев больше нужного, очертя голову двинулся на неприятеля. А те, узнав о его приближении, решили завлечь его подальше и затянуть в западню; с этой целью они выезжали из строя на конях нам навстречу, а потом, будто пускаясь в бегство, возвращались назад; несколько раз они повторяли этот маневр и таким образом сумели захватить и пленить некоторых наших военачальников.
XX. Забыл упомянуть: от Романа укрылось, что царь персов или курдов[16] находится с войском и ему оно было обязано основными успехами. Роман же не верил людям, которые своими глазами видели царя, мира заключать не хотел и считал, что одним ударом разделается с противником. Этот неуч в военном деле распылил силы, часть оставил при себе, часть отправил в другое место и вместо того, чтобы выставить всю армию, выстроил против врага меньше половины[17].
XXI. Того, что случилось дальше, я и хвалить не в состоянии, и порицать не могу. Царь сам принял на себя всю опасность. В этом и состоит противоречие. Ведь если расценивать Романа как бесстрашного человека и отважного бойца, то его поведение дает повод для похвал. Если же учесть, что по правилам военной науки лучше бы Роману, как первому военачальнику, стоять поодаль, отдавать воинам необходимые распоряжения и не рисковать безрассудно своей жизнью, этот царь достоин жестокого осмеяния. Что же до меня, то я скорее с теми, кто его хвалит, а не обвиняет.
XXII. Итак, вооружившись с головы до ног, Роман обнажил меч против неприятеля. Я слышал от многих, что он убил в тот день множество вражеских воинов, а остальных обратил в бегство. Но потом нападающие, признав в нем императора, стеной окружили его со всех сторон, и когда Роман, раненый, упал с коня, царя ромеев схватили и пленником привели во вражеский лагерь; его войско рассеялось, небольшая часть спаслась бегством, а большинство были взяты в плен или стали жертвой меча[18].
XXIII. Пусть, однако, подождет рассказ о царском пленении и о том, как обошелся с Романом его победитель. Прошло немного времени, и один из беглецов первый явился в столицу, распространяя весть о случившейся беде; за ним прибыл второй, за вторым – третий. Ничего определенного они не сообщали, но все толковали о несчастье. Одни говорили, что царь скончался, другие утверждали, что он только взят в плен, третьи – что видели его раненым и упавшим на землю, четвертые – будто его связанным (они сами свидетели) вели во вражеский лагерь. Эти события были обсуждены на совете в столице, царица спросила, что ей делать, и все решили, что на Романа, то ли он в плену, то ли мертв, внимания сейчас не обращать, а власть взять в свои руки ей самой и ее сыновьям.
XXIV. При этом одни отдавали царство ее сыну и чаду, оставляя не у дел мать, другие снова вручали всю власть ей. Что же до меня, то я не одобрял ни того, ни другого и (не стану лгать) полагал, что им следует править совместно: ему выказывать сыновье послушание родительнице, а ей распоряжаться государственными делами совместно с чадом своим. Такое решение было по душе и царю Михаилу, который добивался того же самого. Но те, кто желал прибрать к своим рукам царство и стремился использовать власть ради собственной выгоды, подстрекали ее к единодержавному правлению, а его заставляли не слушаться мать.
