28 августа появилась вторая статья Тогжанова «Как не надо советизировать». Он пишет, что лозунг о советизации аула «ни в коей мере не проведен в жизнь». Один из аткаминеров, торговец, имеющий четырех жен, решает все споры между жителями. А во главе аула стоит настоящий «аксакал», крупный бай, у которого 800 баранов, более сотни лошадей, несколько верблюдов и коров и три жены (было пять).
«Мы имели «счастье» побеседовать с этим Шалтабаем-аксакалом лично… Он долго убеждал, что «хотя он и бай, но он настоящий советский человек». Он всегда помогал и помогает беднякам, он «за коммунистов», ибо «сам с николаевских времен коммунист»… Он хвастался и тем, что в его роде (сат) нет «непослушных», что все бедняки и середняки его слушаются».
Удар послушанию нанесли осенью на выборах в Советы, когда десятки опытных работников были посланы на места. «Впервые партия провела классовую борозду в ауле, – писал Голощекин 1 ноября 1927 года в «Советской степи», – и помогла казахскому степняку-бедняку и середняку овладеть Советом не в качестве подставного лица или представителя рода, а в качестве выразителя своих трудовых интересов».
Так начала формироваться армия тех людей, которые впоследствии печально прославились под именем «лжебельсенды» – «лжеактивистов». Комбеды на казахский манер нисколько не уступили в своем ретивом головотяпстве и разбое российским комбедам. Иначе и не могло быть: туда в первую очередь стремились крикливые бездельники, прельщенные поначальствовать и чего-нибудь урвать для себя. Разврат властью вошел в «гущу аульных масс»…
В ноябре 1927 года в Кзыл-Орде состоялась Шестая Всеказахстанская партконференция, где Голощекин дал решительный бой тем «национал-уклонистам», которые еще смели ему перечить.
В полемике с ними он впервые использовал тяжелую артиллерию.
«Для того, чтобы лучше ввести вас в курс всей линии крайкома, – начал он доклад, – я позволю себе маленькую нескромность». Филипп Исаевич напомнил, как после Третьего пленума жаловались на него в Центральный Комитет «обиженные». «У меня возникла мысль попросить ЦК, по крайней мере его секретарей, дать нам оценку». Из всех секретарей он выбрал – генерального. И зачитал свои «Пять вопросов т. Сталину».
«Мы поставили вопрос не об оживлении Советов», а об организации действительных Советов. На этой точке зрения стоит 9/10 нашей организации, и лишь крайнее меньшинство (с одной стороны – Садвокасов) кричит, что это, и в особенности постановка вопроса о классовой борьбе, об «Октябре» в ауле, есть «гражданская война», что это противоречит постановлениям XIV съезда, и (с другой – Джандосов) видит в этих мероприятиях паллиатив и предлагает идти на экспроприацию.
Вот об основной линии крайкома нам нужен ответ».
Далее шли вопросы, касающиеся партийного строительства, межнациональных отношений, коренизации аппарата и, наконец, о «всем направлении политики» в Казахстане.
«В самом деле, – недоумевал Голощекин, – Казахстан оформился как национальное казахское советское государство – а действительных Советов трудящихся в ауле нет…»
– На это я получил очень краткий ответ, – скромно заметил Филипп Исаевич и зачитал исторические слова:
«Тов. Голощекин! Я думаю, что политика, намеченная в настоящей записке, является в основном единственно правильной политикой.
И. Сталин».[194]
Индульгенция была получена, руки развязаны. Теперь можно было не церемониться с «жалобщиками».
Однако Филипп Исаевич решил раз и навсегда утвердить непререкаемость своего авторитета. Чуть позже он дал второй залп, поведав делегатам, что «случайно обнаружил у себя мандат, который был выдан мне и другим товарищам Владимиром Ильичем, и он был написан рукой Владимира Ильича». Естественно, и этот документ – о создании Турккомиссии, относящийся к 1919 году и к повестке дня не имеющий никакого отношения, был полностью зачитан.
Голощекин хорошо знал магию, а в советских условиях – и реальную силу, авторитета. Наверное, поэтому он до поры до времени приберегал свои козырные карты. Отныне все должны были знать, кто направлял его в эти края, оказывая ему всяческое доверие, и кто сейчас поддерживает его политику, считая ее «единственно правильной».
