Еще один перечеркнутый, но уже другими чернилами, портрет Филиппа Исаевича встретился в номере газеты от 7 ноября 1932 года. Там попутное определение было – «ГНИДА!»
Портретов других товарищей не перечеркивали…
Знали, знали безымянные рецензенты личности и деятельности Голощекина, что за человек вершил судьбами казахстанцев.
И отнюдь не случайным показалось мне тогда, когда я читал его заключительную речь на конференции, это навязчивое смакование слова «источник», под которым подразумевался целый народ, – и сладострастие упыря почудилось в этом нелепом, страшном сочетании – начать пить из народного источника.
Человек, даже и изощренный политик, порой не волен в своих чувствах и ненароком проговаривается. Мания величия – совершить революцию, пусть малый, да Октябрь – не однажды прорезалась у Голощекина, равно как и другие сопутствующие манийки: собственной непогрешимости (для порядка маскирующейся под самокритичностью), непревзойденного красноречия (оборачивающегося многочасовой демагогией, когда доклады надо было выслушивать иногда в течение двух дней) и т.д.
Не проговорился ли Филипп Исаевич в тот раз на Пятой конференции в чем-то глубоко потайном?
Разумеется, этот вовсе не значит, что он в прямом смысле вурдалак и кровопийца. Но бывает, что имеется другой – умозрительный – ряд связанных с людской кровью ассоциаций, образов и символов, кроющийся в глубине человеческого существа, ведь не каждый так же легко, как Голощекин, может бросить прилюдно: если-де надо, то будем действовать «не боясь крови» (как он заявил на Третьем пленуме в 1926 году).
Впрочем, крови ли бояться тому, кто выбрал своей «профессией» – революцию?
Г. Бабеф писал о деятельности Каррье, одного из ближайших сотрудников Робеспьера: «Разве для спасения родины необходимо было произвести 23 массовых потопления в Нанте, в том числе и то, в котором погибли 600 детей? Разве нужны были «республиканские браки», когда юношей и девушек, раздетых донага, связывали попарно, оглушали сабельными ударами по голове и сбрасывали в Луару?.. Разве необходимо было… чтобы в тюрьмах Нанта погибли от истощения, заразных болезней и всяческих невзгод 10 тысяч граждан, а 30 тысяч были расстреляны или утоплены?.. Разве необходимо было… расстреливать пехотные и кавалерийские отряды армии мятежников, добровольно явившиеся, чтобы сдаться?.. Разве необходимо было… потопить или расстрелять еще 500 детей, из коих старшим не было 14 лет и которых Каррье назвал «гадюками, которых надо удушить»?.. Разве необходимо было… утопить от 30 до 40 женщин на 9-м месяце беременности и явить ужасающее зрелище еще трепещущих детских трупов, брошенных в чаны, наполненные экскрементами?.. Разве необходимо было… исторгать плод у женщин на сносях, нести его на штыках и затем бросать в воду?.. Разве необходимо было внушать солдатам роты имени Марата ужасное убеждение, что каждый должен быть способен выпить стакан крови?..» .[126]
Страсти из времен Великой Французской революции (как не «Великая», так тебе и море крови!) имеют самое прямое отношение к страстям – мукам – из времен нашей новейшей истории: та же самая беспощадность и кровожадность сопутствовали исполнению «революционного долга», не говоря уже о совершенно одинаковых лозунгах – «свободы, равенства и братства» (впрочем, в потоках-то крови все жертвы равны, все братья по несчастью…). Каррье и Голощекин были отнюдь не простыми исполнителями директив, поступавших сверху, – они оба считали себя вершителями народных судеб, каждый на своем «участке». И если один устраивал малую французскую революцию в Нанте, то второй совершал свой малый Октябрь в Казахстане и не дрогнул, когда потребовали устроить в Казахстане геноцид. Не побоялся крови. Как и предупреждал.
Что ж это за существо такое – революционер, профессиональный революционер? Из какого источника напитал он душу свою?..
«Верный ленинец», «испытанный революционер» – определяли Голощекина советские историки.
«Что для него наши жизни, для этого палача с окровавленным мечом в руках?» – сказал Габит Мусрепов.
Тех, кто видит в этих двух характеристиках противоречие, надо разочаровать: и то и другое глубоко тождественно. В энциклопедическом словаре о Филиппе Исаевиче для краткости вполне можно было бы написать: верный ленинец, цареубийца, палач казахского народа. Это не только справедливо, но и попросту нужнее читателям, нежели перечисление его должностей и всяких там участий в каких-то съездах.
