В тексте так и написано – здыхать… Сообщали для сведения, помощи не просили. Не надеялись…
* * *
Газета «Советская степь», 11 января 1932 года. Из доклада секретаря крайкома Кахиани на собрании алма-атинского партактива:
«В сельском хозяйстве мы имеем еще более разительные успехи».
15 мая 1932 года. Из речи Голощекина на совещании краевого актива «О коллективизации в казахском ауле»:
«Во-первых, опыт трех лет показывает, что в коллективизации казахский аул приобрел лучшую форму своей хозяйственной организации, которая в наибольшей степени и быстрыми темпами поднимает благосостояние аульной трудящейся массы…
Во-вторых, несмотря на то, что в казахском ауле имелось и имеется налицо наибольшее нарушение ленинских принципов в области колхозного движения: значительное административное принуждение, механический подход без учета особенностей, перескакивание через незавершенную форму, погоня за дутыми цифрами, а, стало быть, в известном проценте налицо и формальная коллективизация, – все же остается доказанным тот факт, что основная бедняцко-середняцкая масса каз. аула широкой волной добровольно повернула к социализму…
В подтверждение можно привести состояние коллективизации в казахском ауле на 1 апреля – 73,9 процента бедняцко-середняцких хозяйств в крае…»
Из той же речи Голощекина:
«Какие мы имеем сдвиги и достижения, – поскольку в связи с состоянием животноводства и некоторым откочевыванием населения распространяются клеветнические утверждения о разорении казахского аула? Анализ показывает, мы имеем крупнейшие сдриги в сторону социалистического строительства».
Заключительные слова этой пространной речи:
«…и большевистскими темпами построим социалистический казахский аул»:
Шло это «строительство» в ту весну следующим образом…
Из фондов Северо-Казахстанского партархива: «30 апреля 1932 года председатель Надеждинского сельсовета и его заместитель ворвались в дом колхозника Супко, возражавшего против изъятия коровы; приказали ему под страхом расстрела стать лицом к стене и не шевелиться. Корова была отобрана. На хуторе Еремеевском те же люди вместе с секретарем кандидатской группы Максименко посадили в колхозный амбар 60-летнюю старушку, арестовали колхозницу Сивохину, 60-ти лет, и колхозника Рыжкова, 67-ми лет, подвергнув их избиению…»
«Большевистские темпы» давали такие плоды: «В колхозе «Илья» в ауле № 5 Тонкерейского района 61 рабочая лошадь, из коих 4-не поднимаются, 10 – совершенно истощены, а остальные 47 необходимо немедленно поставить на подкорм. Никакого запаса сена колхоз не имеет. Скот кормится камышом, которым были покрыты сараи два-три года назад. Каждый колхозник получает в среднем по одной чайной ложке молока на человека. Опухших в колхозе 36. С 25 февраля по 14 марта умерло пятеро».
«Казахстанская правда», 22 мая 1932 года. Приветственная телеграмма т. Голощекину и Казкрайкому ВКП(б):
«Верному проводнику генеральной линии партии, под чьим руководством недавняя колония царизма – Казахстан – из отсталого района превращается в крупный промышленный и сельскохозяйственный центр СССР… Чимкентская горпартконференция шлет пламенный большевистский привет.
Да здравствует крайком ВКП(б) и его руководитель старший (так в тексте. – В.М.) большевик-ленинец товарищ Голощекин».
«Казахстанская правда», 17 июня 1932 года: «Японские крестьяне голодают. На нужде арендаторов наживаются кулаки-землевладельцы…»
В июне 1932 года Курамысов докладывал о посевной на алма-атинской партконференции:
«В Талды-Кургане додумались до обобществления пирамидальных тополей, растущих вокруг хат. И кое-где повырубили. Пришла одна красноармейка и заявила: половину тополей у нее истребили…»
Потом он сказал о газетной заметке, описывающей, как членам колхоза запрещали сеять огороды, а сельсовет слал записки: немедленно сдайте курицу, корову. И прокомментировал заметку: «Это было везде!»
Голощекин: «А он (показывает) даже все пасеки обобществил».
Курамысов: «Ведь это додуматься надо!»
20 октября 1932 года Голощекин выступал на собрании актива в Алма-Ате. К тому времени уже было принято решение ЦК ВКП(б) о животноводстве в Казахстане, точнее сказать, о том, что осталось от животноводства. Филиппа Исаевича отнюдь не смущало, что хозяйство разрушено:
