А в Западной Европе со спокойной совестью ели советский хлеб, отнятый у голодающих и умирающих от голода крестьян. Все слухи о голоде в России решительно опровергались. Даже Бернард Шоу, который как раз в начале 30-х годов совершил ознакомительную поездку в СССР, писал, что слухи о голоде в России являются выдумкой и он убедился, что Россия никогда раньше не снабжалась так хорошо продовольствием, как в то время, когда он там побывал.
До сих пор никто не знает, сколько людей, умерло от голода в 1932-1933 годах. Многие исследователи сходятся на 5 миллионах. Другие называют 8 миллионов, и они, вероятно, ближе к истине. «Погибло больше, чем в 1921 году и чем в Китае во время страшного голода 1877-1878 годов…» – писал историк Рой Медведев.[314]
Это сообщение дополняется другим, недавним, сделанным журналистом Е. Александровым по материалам прошедшей весной 1992 года в Москве экспозиции «Земля. Голод. Реформы» в Музее революции, где состоялась встреча общественности с ведущими историками-аграрниками страны:
«В июне 1932 года Сталин, обосновывая в письме в Политбюро репрессивные меры, жаловался, что «десятки тысяч украинских колхозников все еще бродят по стране и разлагают трудящихся». Весной 1932 года государству пришлось выделить зерновым районам ссуду в размере 17 млн. центнеров. Сев был произведен, массового голода пока удалось избежать. Но люди пришли к новому урожаю в предельно истощенном состоянии. Как только колос начал наливаться, на поля ринулись так называемые «парикмахеры» – прежде всего матери, которые под утро шли стричь незрелые колосья, чтобы сварить из них хоть какую-то кашу и накормить детей… Так появился сталинский указ «семь-восемь» – от 7 августа 1932 года, предусматривающий смертную казнь за «хищение соцсобственности» (10 лет при смягчающих обстоятельствах). По указу «о пяти колосках», как его называли крестьяне, с августа 32-го по январь 33-го было осуждено 56 тысяч человек (из двух тысяч расстрельных приговоров более тысячи было приведено в исполнение).
Заготовительная кампания 1932 года шла на полное выметание зерна из деревни. Но план не выполнялся, да и не мог быть выполнен. Государство на этот раз заготовило 180 млн. центнеров, вывезло «всего лишь» 18 млн. центнеров, но не из гуманных соображений. Теперь, чтобы выжать хлеб, были использованы самые варварские административно-репрессивные методы. И начался массовый смертный голод. Историки называют различные цифры в диапазоне от 3 до 14 млн. жертв голода 1932-1933 годов. Большинство склоняется к оценке 4-7 млн. человек. К настоящему времени стали известны документы, позволяющие говорить о наличии у Сталина и его окружения преступного умысла. Более того, в стране имелись запасы хлеба, вполне достаточные, чтобы спасти людей. Это был в полном смысле организованный голод, возможно, самое страшное преступление Сталина против народов СССР. Можно предполагать различные мотивы сталинского людоедства, и коллективизация – не самый очевидный из них. Ведь молот голода ударил без разбора и колхозников, и неколхозников. Речь скорее шла об окончательном и бесповоротном укрощении крестьянства, которое еще не избавилось от вековой привычки самому решать, что, где и когда сеять…».[315]
* * *
В начале тридцатых годов появилась новая народная поговорка:
Серп и молот –
смерть и голод.
* * *
Свидетельства казахстанцев…
Ветеран Великой Отечественной войны, кавалер ордена Александра Невского, Сасан Нургалиевич Нургалымов рассказывает:
– Родом я из предгорного аула Карагаш Аксуского района Талды-Курганской области. Отец мой был одногодком и товарищем Ильяса Джансугурова, с будущим поэтом они сидели за одной партой в начальном училище. В 1926 году отец умер, мать осталась с четырьмя детьми. А через два года, в 1928-м, наш дом конфисковали, скот увели, за исключением дойной коровы и лошади. Еле-еле вижу перед собой родительский дом – было мне тогда всего семь лет… Вскоре мы переехали в Аксу к родичам матери.
А 1932 год помню уже отчетливо. Голодный, холодный год, жрать нечего. В зиму народ стал вымирать. Гэпэушники ездили на санях по улицам, собирали мертвых. Обливали карболкой, керосином и сжигали. Останки сбрасывали с яров в реку.
