Переход на оседлость был не только не подготовлен никоим образом, но и проводился в спешном порядке, будто мобилизация на войну. Основное количество хозяйств, по плану, должно было осесть в 1931 и 1932 годах. Пленум крайкома, состоявшийся в феврале 1931 года, потребовал, чтобы при проведении оседания колхозные поселки создавались бедняками и середняками различных родов. На практике это вылилось в переселение казахов внутри своего огромного по территории края. Колхоз, по требованию руководящих инстанций, должен был быть непременно крупным и объединять несколько родов. Естественно, каждый род старался устроиться на новое жилье поближе к свшм местам, отсюда и споры, и неурядицы, и обиды.
В Баянаульском районе, щедротами природы не обделенном, народ загнали на солончаки и голые камни. Ни питьевой воды, ни кормов для скота, ни кошар. Не успели кочевники слезть с верблюдов, как уполномоченные уже отрапортовали о крупной победе на фронте оседания. Активист Арапов из колхоза «Жана шаруа» писал в газету, адресуя свое послание прокурору республики:
«Дайте воды! Вода вся вышла. Земля – голые камни. Копали колодцы глубиной в девять метров, воды нет…»
Этот колхоз четырежды перебрасывали с одной точки оседания на другую – то же самое творилось повсюду…
Черный смерч разрухи уже вовсю свирепствовал в степи, грозя опустошением и смертью, а Голощекину если что и внушало тревогу, то лишь невыполнение того или иного планового показателя, спущенного центром. Его высказывания той поры отличаются еще большим, чем прежде, цинизмом.
Осенью 1930 года Молотов запросил его о причине массовых откочевок из Западного Казахстана.
– Желание баев, и только! – не мудрствуя, ответил первый секретарь крайкома.
В 1931 году, когда сотни тысяч казахов были вынуждены бежать от надвигающейся гибели, Голощекин нагло и спокойно вещал»
«Казах, который никогда не выезжал из своего аула, не знал путей своего кочевания, теперь с легкостью переходит из района в район внутри Казахстана, включается в русские, украинские колхозы, переходит на работы, на хозяйственное строительство в Приволжье и Сибирь. Конечно, этот переход изменяет хозяйство, изменяет быт, разрушает старый быт, рушится старое хозяйство. Не без уронов. Одни – националисты – видят в этом исключительно мрачную сторону, разрушение хозяйства, другие – «левые» фразеры – видят в этом одну контрреволюцию… В основном идет перестройка быта»[308]
На собрании в Казахском коммунистическом университете он заявил:
«Оппортунисты – вольные или невольные агенты классового врага – говорят: мы, мюл, разоряем хозяйство. Стоит присмотреться к любому колхозу, хозяйству колхозника и сравнить не только с дореволюционной эпохой, но и с тем, каким оно было 2-3 года назад, чтобы понять всю вздорность и вредительство этих высказываний. Надо помнить, что нет расслоения деревни; в то время, когда в прошлом эксплуатация помещика, кулака, капиталиста действительно миллионы людей ввергла в нищету, обрекала на голод, закабаляла, – сейчас этого нет и не может быть».[309]
Миллион с лишним казахов бежали со своей родной земли, пути откочевников были устланы трупами, а Голощекин пошучивал на алма-атинском партактиве:
«В недородных районах неурожай породил урожай оппортунизма… (смех). Люди подвергались панике, начали составлять архиоппортунистические хлебофуражные балансы.
…Есть ли основания к панике? Никаких.
На основе механизации и коллективизации мы окончательно вывели наше сельское хозяйство и крестьянство из положения безысходности голода…».[310]
Хлеба уже не было. Все выгребли. Не выдержали даже партийные работники.
Секретарь Мендыгаринского райкома Старателе» назвал план крайкома необдуманным, нереальным. Ему приказали: безоговорочно сдать хлеб. Старателев ответил: «Ну что ж, раз так, то я возьму, «до квашни» разую и раздену все колхозы, и они разбегутся».
Секретарь Убаганского райкома Изварин ответил крайкому: «План хлебозаготовок мы сможем выполнить, но не хлебом, а карасями и дудаками».
Член Карабалыкского райкома Шумейко сказал: «Экономика района окончательно подорвана непосильными планами. Колхозники, а также бедняки и середняки не имеют перспективы своего существования. …Мы оттолкнули от себя колхозников, они от нас уходят».
