В Илийском районе Алма-Атинского округа в колхозы сгоняли прямым нажимом, угрозами и при этом не знакомили даже с уставом артели. Если кто-то спрашивал: а можно ли не вступать в колхоз, – ему отрезали: нельзя.
В одном из аулов Кзыл-Ординского округа уполномоченным по коллективизации был некто Утешев, по должности бригадир. Он сразу предупредил, что тот, кто отказывается войти в колхоз, отныне считается прямым врагом социализма и советской власти. И, стало быть, невступившему грозят: выселение, конфискация, лишение избирательских прав и арест. Он и арестовывал – вплоть до батраков. «Масса загнана в колхоз исключительно в административном порядке. Но районное руководство считает колхоз благополучным и образцовым», – писал в крайком партии Сарсеков.
Кара-Калпакский обком телеграфировал своему вышестоящему начальству (Кара-Калпакия тогда входила в состав Казахстана) о том, что каждый районный работник обязывался местными властями создать «определенное» количество колхозов, «отсюда нездоровое соревнование, явное принуждение, запугивание, отягощение налогами, арест одновременно 90 дехкан, заявивших о нежелании войти в колхоз». Кроме всего прочего, повсюду обманывали людей: дескать, как только организуют колхоз, сразу же завалят его промтоварами, пригонят машины и трактора…
В Затобольском районе Кустанайского округа раскулачивали и лишали избирательных прав середняков. «Не вступаешь в колхоз – будешь на селе кулаком считаться, потому что ты против коллективизации; а некоторые уполномоченные заявляли: или иди в колхоз, или мы тебя под откос…»
Вот и рифма нашлась – чем не поговорка, рожденная кипучей жизнью.
В том же Затобольском районе «в большинстве колхозов обобществляется полностью скот, овцы, а в ряде колхозов – птица, и даже арбузные, огуречные и т. п. семена».
Уральским казакам-переменникам 16-го кавалерийского полка дали приказ – не позже 23 марта вступить в колхозы, иначе будут лишаться права голоса и исключаться из полка.
В Петропавловском округе, где была намечена сплошная коллективизация, уполномоченный Федотов, агитируя в колхозы, угрожал невступающим налогами, заключением в ИТД и пр.
На Аральском море (тогда еще полноводном, поскольку не были обобществлены воды Сырдарьи и Аму-дарьи уполномоченными более позднего поколения) коллективизировали рыбаков. Хозяйства, разбросанные на протяжении 200-300 верст, объединили в один колхоз.
Под Алма-Атой сгоняли в колхозы садоводов…
И еще о Таласском районе – подробную записку о тамошней коллективизации написал Асылбеков:
«…С 15 марта началось фактическое обобществление скота, устройство городков из юрт… После приказа правления во все концы были посланы «бельсенде» с длинными волосами (знак беспощадности) с приказом о немедленном перекочевывании на пашню. Эти «бельсенде» заставляли кочевать два раза на день (до обеда и после обеда), они не обращали внимания на то, что верблюды страшно худы и наступило время ягнения овец. Вследствие таких принудительных кочевок пала масса верблюдов и ягнят. После перекочевывания было выдумано устройство городка из 300-400 дворов. Кибитки всех колхозников были построены шпалерами… и были выделены в качестве скотных дворов юрты путем уплотнения и вселения хозяев в юрты других семей.
…Поселок был разбит на несколько групп. Овцеводческая группа, в расположении которой находились овцы (население за недостатком кормов пользуется овечьим молоком), оказалась в благоприятных условиях, а остальная часть колхозников форменнейшим образом голодала».
Эту записку огласил Голощекин на Седьмой конференции в июне 1930 года – одно из немногих, двух или трех, не больше, косвенных упоминаний о начинающемся голоде. Да и эти упоминания прошли в печать только потому, что бедствие лишь надвигалось на Казахстан, как и на все остальные хлебные и скотоводческие – кормящие – области страны. Впоследствии ни печать, ни официальные лица ни слова не сказали о всенародной голодухе и море, даже намек на это был под запретом – до самой смерти Сталина, а практически – до нынешних дней.
Филипп Исаевич, с партийной принципиальностью в исправлении ошибок и, разумеется, полностью позабыв про свои хлесткие понукания полугодовой давности, зачитал записку Асылбекова и принялся с трибуны разоблачать перегибщиков:
