От отчаяния я предприняла атаку посерьезнее. Однажды утром, еще до начала уроков, я застала Шебу на учительской кухоньке, оттирающей одну из казенных чашек от чайного налета. У большинства из нас были личные чашки, а Шеба по какой-то причине не удосужилась принести свою из дома. Я уже собралась съязвить по поводу сомнительной чистоты общественной посуды, которой упорно пользовалась Шеба, когда между нами встрял математик Брайан Бэнгс.
— Приветствую, дамы! — громыхнул он. — Как прошли выходные?
Бэнгс — субъект довольно жалкий. До чрезвычайности нервный, с воспаленным от бритвы лицом. Любая, самая незначительная попытка общения для него так тяжка, словно он в муках рождает каждое слово. К тому же он имеет обыкновение привзвизгивать на децибел-другой громче пристойного диапазона. Беседовать с ним — все равно что принимать участие в школьном спектакле.
Я лишь коротко кивнула Бэнгсу, зато Шеба оказалась великодушнее:
— Доброе утро, Брайан. Очень неплохо, спасибо. А у вас?
— Отлично! Ага, просто здорово, — ответил Бэнгс. — Ходил в субботу на матч «Арсенала».
— Вот как? — отозвалась Шеба.
— Классный матч. Ага, супер…
Шеба кивнула.
— Разгромили Ливерпуль всухую! — заорал этот тупица. — Три — ноль! — И Бэнгс победоносно пронзил воздух кулаком.
— Надо же, — рассеянно протянула Шеба, ложкой выжимая пакетик с чаем о край чашки. — Какой успех. — Она выудила пакетик и добавила в чай молока.
— Э-э-э… Блузочка на вас… э-э-э… ничего. — Бэнгс нацелил палец в грудь Шебы — на редкость неучтиво, на мой взгляд.
— А? — недоуменно переспросила Шеба и потянула за краешек блузки, словно только теперь вспомнив, что именно на ней надето. Глянула с сомнением. — Гм-м. Благодарю.
— Новая?
— Ну что вы. Давным-давно ношу.
— Ей-богу? А выглядит совсем как новая. Красивая — ужас. Надевали бы почаще.
— Вы считаете? Что ж… ладно, — рассмеялась Шеба.
Пока они болтали, я успела заварить себе чай. Элейн Клиффорд и учитель французского Майкл Селф подошли к стойке за своим растворимым кофе, но я осталась на месте. Разговор Шебы с Бэнгсом злил меня и притягивал одновременно. Невероятно, что эта женщина меня игнорирует, а кретина Бэнгса осыпает любезностями!
— Э-э-э… — продолжал тот. — А что скажете о моей рубашке? — Бэнгс отступил от нас на шаг и, подбоченясь, крутанулся пару раз, подражая моделям на подиуме. Именно таких игривых сцен людям вроде Бэнгса, неуклюжим и начисто лишенным артистизма, категорически следует избегать.
Бэнгс демонстрировал Шебе блекло-голубую рубаху со стоячим белым воротником и вышитым фирменным знаком на нагрудном кармане. Судя по следам складок на материи, одежка не далее как вчера еще лежала на магазинной полке.
Шеба отставила чашку, чтобы внимательно разглядеть Бэнгса.
— О… миленькая, — сказала она наконец. Меня ее оценка не убедила. Таким тоном обычно хвалят ребенка за отпечаток на бумаге, оставленный измазанной в краске картофелиной.
Бэнгс, однако, не усомнился, придя от похвалы в наивный восторг.
— Ей-богу? Нравится?
— Да, — с нажимом подтвердила Шеба. — Отличная рубашка. Стильная.
— А я не был уверен… этот воротник и все такое… Она для меня не… слишком?
— Нет-нет, — сказала Шеба. — Вам идет.
Мое терпение лопнуло. Эта парочка чирикала, будто я для них — пустое место. Остроумная реплика должна была напомнить о моем существовании.
— Ваши дети ведь в частных школах учатся, не так ли, Шеба?
Шеба с улыбкой приставила ладонь к уху:
— Прошу прощения, Барбара? О чем речь?
— Я спросила — вы послали своих детей в частные школы?
В кухне повисло молчание.
— Верно? — добавила я.
Бэнгс, Элейн и Майкл изумленно уставились на меня. Через несколько секунд все трое ухмыльнулись. К этому времени каждый из учительского коллектива доподлинно знал, что дети Шебы учатся в частных школах (наша француженка Линда Пил добыла эту информацию еще в начале семестра), но никто до сих пор не рискнул подступиться к Шебе с этой темой. Трусили. Оговорюсь сразу — сама я ничего не имею против обучения в частных школах. Я начала учительствовать в платном учебном заведении в Дамфриз и, если бы не определенные трения с тамошним коллективом, возможно, работала бы и поныне. А вот для моих ограниченных коллег частное образование — не что иное, как смертный грех. Наряду с меховыми манто и охотой на лис оно занимает первые строчки в десятке вещей, Которые Никак Нельзя Одобрить.
