Стать любовницей брата герцога — достаточно для честолюбия воровки с Большого Базара. Иньянна не питала иллюзий относительно своей связи с Галайном. Дюранд Ливолк выбрал ее для него, наверное, отметив что-то в ее глазах, волосах или в том, как она держит себя. Галайн же, видимо, ожидавший, что она окажется не столь низкого социального статуса, нашел что-то интригующее в близости с женщиной дна общества, и потому-то воровка получила вечер на Нарабальском островке. И ночь в Ниссиморн Проспект; приятное, хотя и краткое исполнение мечты. Утром вернется на Большой Базар, и память о случившемся останется навсегда.
Но получилось не совсем так.
Они не спали всю ночь — то ли, гадала она, это действие молока дракона, то ли он всегда так неистощим в любви — и на рассвете, обнаженные, прошли по величественному зданию, и он показывал ей свои богатства, а позже, когда завтракали на балконе, повисшем над садом, предложил прогуляться по его парку в Истмоу. И в конце концов вышло так, что это не было приключением на одну ночь. Сначала Иньянна подумывала отправить на Базар весточку Сидэйну, что не вернется днем, но поняла, что Сидэйну это совершенно не нужно. Он и так истолкует ее молчание правильно. Не хотелось бы причинять ему боль, но, с другой стороны, она не была и его собственностью,— так, вульгарная связь. Сейчас совершается самое великое событие в жизни, и когда она вернется на Большой Базар, то сделает это не ради Сидэйна, а просто потому, что приключение закончится.
Невероятно, но целых шесть дней Иньянна провела с Галайном. Днем катались на его великолепной яхте или гуляли в саду, куда для них привозили экспонаты из Парка Мифических Чудищ, или просто сидели на балконе Ниссиморн Проспект, любуясь солнечной колеей, тянущейся через весь континент от Пилиплока до Пидрайда. К ночи начинались праздничные пиршества — на одном из плавучих островков, иной раз в огромном Городском Дворце, а однажды даже в Палатах самого Герцога.
Ростом герцог не ниже Галайна, но гораздо массивнее и намного старше. Манеры его утомительны для окружающих и совсем не мягкие. Тем не менее, с Иньянной держался любезно, ни разу не позволив себе намекнуть, что брат спутался с уличной девкой с Большого Базара.
Иньянна как бы плыла сквозь эти вечера, бесстрастно воспринимая все окружающее, будто видела сон. Выказывать страх и приниженность, она понимала, было бы грубо и неприлично. Требовать равенства — еще хуже. Избрала спокойную сдержанность, и это оказалось лучше всего. Через несколько дней ей представлялось вполне естественным сидеть за одним столом с высшими сановниками города, вернувшимися недавно из Замка Горы со сплетнями о Венценосце Властителе Молиборе и его окружении; или с теми, кто рассказывал об охоте в северных болотах с Понтификом Тиверасом в ту пору, когда он был еще Венценосцем при Понтифике Осиере; или с теми, кто приехал из Внутреннего Храма после встречи с Властительницей Острова Снов.
Иньянна так свободно чувствовала себя в компании великих, что обратись к ней кто-нибудь с вопросом: "А как вы, госпожа, провели последние месяцы?", она бы легко ответила: "Как и положено воровке с Большого Базара". Но подобных конфузов не возникало. На таком уровне общества не потворствуют праздному любопытству, хотя и беседуют непринужденно.
Когда на седьмой день Галайн поинтересовался, не хочет ли она вернуться на Большой Базар, Иньянна не стала спрашивать, пресытился он ее обществом или просто устал. Брат герцога взял ее в любовницы на время, и время теперь истекло. Что ж, эту неделю она никогда не забудет.
И все-таки возвращение оказалось ударом. Роскошный флотер доставил ее от Ниссиморн Проспект к Пидрайдским воротам Большого Базара. Служанка Галайна держала в руках узелок с подарками, которые преподносил ей любовник за их общие радости в течение недели.
После того, как флотер исчез среди городских улиц, Иньянна окунулась в неистовый хаос Большого Базара и словно очнулась от долгого колдовского сна. Пока шла между переполненными покупателями рядами лавок, палаток и магазинчиков, никто не окликнул, не поздоровался, не остановил, ведь знали ее, как Калибая, а сейчас она была а женском платье. Молча шла через толчею толпы, еще омытая аурой аристократичности, и с каждой минутой угнетенно чувствовала, что теряет ее. Сон кончился, она снова живет по-настоящему.
