На следующий день он вернулся в свою контору и занялся делами, будто ничего необычного в Вигеле не произошло. Такую роскошь, как терзаться угрызениями совести о совершенном преступлении, он не мог себе позволить.
Дела шли неважно, в кредитах ему отказано, он близок к банкротству. Все это сделал Клейм.
Подумать о Клейме было трудно. В последующие дни его имя постоянно всплывало в связи с делами, и Халигейну с трудом удавалось скрыть свою реакцию. В торговом мире все понимали, что Халигейн борется из последних сил, старались выразить сочувствие. Это поддерживало. Зато почти каждый разговор вертелся вокруг Клейма, его скудости, бесчестности в сделках мстительности, постоянно выводя Халигейна из равновесия.
Имя звучало, как выстрел: „Клейм!“ — и он цепенел; „Клейм!“ — и щеки дергались; „Клейм! Клейм!“ — и он прятал руки за спину, словно они несли ауру убийства.
Часто Халигейн ловил себя на мысли, будто говорит какому-нибудь клиенту в минуту усталости: „Знаете, я убил его. Выбросил в окно, когда был в Вигеле“. Как легко эти слова могут сорваться с губ, если только чуть-чуть расслабиться!
Он подумывал о паломничестве на Остров Снов ради очищения души, но позже, не сейчас, а пока отдавал каждую минуту делам, иначе предприятие могло полностью обанкротиться и семья впала бы в нищету. Иногда думал о признании: интересно, удастся ли договориться с властями, чтобы ему позволили искупить вину, не прерывая коммерческой деятельности? Может быть, штраф? Хотя, какой штраф он в состоянии заплатить теперь? Да и оставят ли его в покое так легко? В конце концов, так ничего и не решив, постарался хоть ненадолго выбросить убийство из головы и полностью отдаться работе.
А затем начались сны, Послания.
Первое пришло в ночь Дня Звезды второй недели лета, мрачное и болезненное. Он видел уже третий сон, после которого сознание обычно начинает постепенно пробуждаться к рассвету, как вдруг обнаружил, что идет по полю светящихся желтых зубов, сминавшихся, корчившихся желтых зубов. В болотном, каком-то сером воздухе висела вонь, и клейкие, тягучие пряди сырого мяса свисали с неба, касаясь щек и рук и оставляя липкие следы, пылающие и пульсирующие. В голове звенело. Грубая тишина враждебного послания заставляла думать, будто мир растянут в невероятное далеко на туго натянутых струнах и где-то за ним слышится глумливый хохот. Небо опалял нестерпимо яркий свет. Он пересекал чашечку гигантского „ртового“, осознал Халигейн, одного из отвратительных плотоядных чудовищ флоры далекого Зимроеля. Несколько таких растений видел однажды на выставке диковин в Палате Кинникена, но те были всего трех-четырех ярдов в диаметре, а это оказалось ветчиной с целый пригород. Он угодил в самый центр дьявольской сердцевины, и бежал так быстро, как только мог, чтобы не свалиться на эти немилосердные скрежещущие зубы.
Значит, так это будет, думал он, скользя над сном и холодно обозревая картину. Это первое послание, и Король Снов будет мучить меня и дальше.
Скрыться было нельзя. На зубах торчали глаза, и глаза эти были глазами Клейма. Халигейн бежал, мокрый от пота, спотыкаясь и оскальзываясь, и он покачнулся и упал на россыпь безжалостных зубов, и они цапнули его за руку, а когда снова сумел подняться на ноги, то увидел, что окровавленная рука не такая, как прежде — она превратилась в бледную маленькую руку Клейма, мало пригодную для его запястья. Он снова упал, и снова зубы ухватили его, и снова произошло изменение, и затем снова все повторилось, и он мчался вперед, рыдая и завывая от ужаса, полу Клейм, полу Халигейн, пока не вырвался из оков сна и не сел на кровати, потный и трясущийся, вцепившись в плечо жены.
— Отпусти,— пробормотала она.— Мне больно. Что случилось?
— Сон… препоганый…
— Послание? — поинтересовалась жена.— Ты весь мокрый.
Он содрогнулся.
— Съел, наверное, что-то. Мясо морского дракона было слишком пересушенным и старым.
Пошатываясь, он поднялся с постели и налил себе половину чаши — вино его успокоило. Потом снова лег. Жена погладила по плечу, вытерла лоб и баюкала, пока он немного не расслабился, но боялся снова заснуть, и лежал, бодрствуя, до рассвета, уставившись в окружающую темень.
